Дверь в стене
Шрифт:
И вот только в этой речи официальное лицо обозначило состоявшийся раскол Европы. Жданов объявил миру, что отныне существуют два лагеря - "империалистический и антидемократический лагерь", возглавляемый США, и противостоящий ему "антиимпериалистический демократический лагерь" во главе с СССР. По выражению историка Луиса Халле "from this point on we can talk of East Europe and West Europe rather than of eastern and western Europe." И если уж привязывать начало Холодной Войны к чьей бы то ни было речи, то таковой является не речь Черчилля в Фултоне, а речь
"Вот здесь я стою и не могу иначе."
Следует понять, что Холодная Война в значительно большей степени, чем все случавшиеся до неё войны, была войной слов. Обе стороны это понимали с самого начала. Свидетельством тому яростное перепихивание на противника даже и виртуальной ответственности за раскол Европы. Ни США, ни СССР ни при каких обстоятельствах не хотели отвечать перед "матерью историей" за дела своих рук. И это невзирая на то, что Холодная Война была неизбежна и сложившееся положение было не следствием чьей-то злой воли, а объективнейшим явлением. Более того - Вторая Мировая была войной Европы против остального мира, войной, которой Европа хотела "собрать" себя в единое целое. Войной, которую Европа проиграла. Однако по идеологическим соображениям каждому из победителей было крайне важно изобразить дело таким образом, что победил европейцев, а потом расколол их на два лагеря не он, а - противник.
Сразу скажем, что США это удалось гораздо лучше, чем СССР, который смог убедить в своей точке зрения только собственный народ и это при том, что обе стороны с чрезвычайной убедительностью уговаривали всех вокруг, что воевали они не со стремившейся к объединению Европой, а с "фашистской Германией". Но вот Америке удалось выставить СССР виноватым перед всем миром, выставить его "раскольником". И удалось это американцам благодаря гораздо более продуманной, более дальновидной и более изощрённой политике.
Давайте разберёмся, как играют в эти игры.
После этого вам станет немножко понятнее, почему так важно то, что называется "инициативой", почему так важно играть "белыми", почему так важен "первый ход".
Ну вот США оказались поставлены перед выбором - лезть в Европу или не надо. Они решили влезть и как инструмент для этого они создали политику по возвращению на "континент". Политику как единое целое, где всё было увязано одно к другому. Всё-всё. И везде. Внутри и снаружи. После этого, для того, чтобы пустить всё это хозяйство в ход, им нужен был первый шаг. "Начало." Некая "инициатива". Им нужно было повернуть ключ в замке зажигания.
Как мы задним числом знаем, такой инициативой стала "доктрина Трумана". А "план Маршалла" был провозглашён тремя месяцами позже. А между тем и то, и другое было частями одного и того же. И начать американцы могли с "плана Маршалла" с тем же успехом, что и с "доктрины Трумана". Однако они этого не сделали. И вот почему: помните, как Сталин всего двумя годами раньше просил у американцев займ в 6 млрд. долларов? Займ! Он просил денег в долг, очень много денег, которые потом пришлось бы возвращать. И начни США свою послевоенную европейскую эпопею с "плана Маршалла" и Сталину было бы очень трудно удержаться от искушения получить деньги не в долг, а просто так. В подарок. За это пришлось бы поступиться частью "суверенитета", но кто знает как оценивало своё положение руководство СССР, какова была степень "отчаянности" этого положения в его глазах.
Так вот для того, чтобы даже в приближении не допустить ситуации, в которой СССР мог стать участником "плана Маршалла", американцы и выстрелили сперва "доктриной Трумана", "отбрасыванием коммунизма". Тем самым они вызвали ответный
128
Вот мы рассмотрели послевоенную ситуацию с "той стороны", мы увидели перспективу под ракурсом, в каком она виделась со стороны США. Понятно, что с "этой стороны", из Восточного Полушария, куда была Богом помещена Россия, та же самая ситуация выглядела немножко (или множко) по-другому.
Когда мы пытаемся поставить себя на место другого человека, то эта попытка, как бы искренне мы ни старались, не реализуема, так как её воплощение в жизнь означало бы реальное перевоплощение того, кто "пытается поставить себя на место другого". Да оно, наверное, и к лучшему, попробуйте-ка представить, что было бы с миром, где все подставляли бы себя на место других не мысленно, а, так сказать, во плоти.
Но, как бы там ни было, а успешность политики во многом зависит от того, насколько хорошо удалась попытка воспроизвести ход чужой мысли и насколько близкой к чужой была воспроизведённая нами логика чужих поступков.
Понятно, что в СССР (точно так же, как и в США) старались поставить себя на "их" место и предугадать следующий шаг противника с тем, чтобы заранее к нему подготовиться. И вот в результате этих умственных упражнений в виде взаимных и перекрёстных "подстановок", имевших место в первые послевоенные годы, последовал ряд внешнеполитических инициатив, инициативы эти вызвали ответную реакцию и в результате сложилась объективная "ситуация", в которой были вынуждены действовать как США, так и СССР.
Изложенная в нескольких предыдущих главках логика действий США более или менее понятна, даже и с поправкой на сознательную идеологическую ретушь, но вот для того, чтобы понять чем помимо прочего руководствовался СССР, нам необходимо "разъяснить" одно прочно забытое, но крайне важное обстоятельство.
Вот какое:
Сразу после войны придворные кремлёвские теоретики-марксисты убеждали не только себя, но и тогдашнее советское руководство в неизбежности мирового экономического кризиса. И убеждённость их зиждилась на теории, подкреплённой практикой ещё свежих в памяти последствий Первой Мировой Войны. И Сталину было тем легче теоретикам поверить, что он и сам разделял ту же убеждённость. А потому СССР предпочитал журавлям в небе синицу в кулаке и "уверенность в завтрашнем дне", которую в тех условиях лучше всего мог обеспечить "железный занавес". А американские "инициативы" воспринимались как "авантюры", как "обречённая на провал попытка остановить неумолимый ход Истории".
Здесь мы вновь возвращаемся к образу "железного занавеса" как чего-то такого, что не только провело черту между "блоками" и не только обозначило фронт противостояния в Холодной Войне, но ещё и разграничило взгляды на ведение Игры. Железный Занавес развёл в стороны "простоту" и "сложность" не только как пути подхода к решению текущих проблем, но и в смысле самого по себе видения мира. И судя по всему семена как будущей победы, так и грядущего поражения в Холодной Войне были посеяны тогда же. В новой картине мира, которая впервые в истории человечества держалась усилиями двух сверхдержав, один из двух возникших полюсов, а именно полюс под названием США, лучше, глубже, отчётливее, "яснее" понял, что в Игре, начавшей после 1945 года вестись по новым, писавшимся на ходу правилам, жизненно важно успеть захватить инициативу.