Дверь в стене

Alexandrov_G

Мир очень хорошо знает, что такое немецкая армия, так вот теперь это немецкое качество начало перерастать ещё и в количество, и к лету 1918 года немцев на Западном Фронте стало больше, чем противостоявших им сил Антанты. О первоначальном лимите в 500 тыс. призывников забыли тут же, французы в панике закричали - "дайте людей, дайте-дайте-дайте, обученных, необученных, больших, маленьких, белых, чёрных, дайте любых, только - ДАЙТЕ!"

И Америка начала давать. Давать по-настоящему, так, как это умеют делать американцы. В июле 1918 года, "на пике" событий, во Францию каждый день прибывало 10 тыс. американцев. В день - по дивизии. И, отправляя "ограниченный контингент" в Европу, Североамериканские Соединённые Штаты не забывали и о себе. К концу года (к финалу Великой Войны) они располагали армией численностью

в четыре миллиона человек (напомню, что всего полутора годами раньше, когда их "пригласили" повоевать, американская армия имела в своём составе всего 133 тыс. военнослужащих). И более половины этой армии было переброшено в Европу. И из расквартированных во Франции двух миллионов солдат полтора миллиона находились на передовой.

Всего в течении пары месяцев немцы потеряли численное преимущество. Французы перевели дух и вздохнули с облегчением. Они явно не понимали, что происходит. Вот англичане, те да, те понимали, те видели все последствия, но они просто не видели другого выхода.

А французы радовались, да и как им было не радоваться, вот они встречают пересекшего в условиях строжайшей секретности Атлантику генерала Першинга, командующего американским экспедиционным корпусом в Европе:

Першинга торжественно привечали в Париже, в рамках спешно состряпанной "идеологической кампании" американскую военную делегацию повезли на могилу маркиза де Лафайета, где Першинг сказал несколько приличествующих моменту слов и где прозвучало ставшее с тех пор знаменитым - Lafayette, we are here!

"Лафайет, мы здесь!"

Сегодня считается, что сказал это сам Першинг, но в реальности эти слова принадлежат не ему, а его помощнику полковнику Чарльзу Стэнтону, но дело не в этом. Французы не понимали "момента", они будто ослепли, им отказало их знаменитое "галльское остроумие", они в упор не видели потусторонне нечеловеческого сарказма фразы, они искренне понимали её в наибуквальнейшем смысле. Они видели в Першинге грубого солдафона, кусок пушечного мяса, который целью своей жизни видит, как бы ему поскорее умереть за "ценности европейской цивилизации", за "матучку Марианну".

И самообмануться им было тем легче, что американцы и в самом деле умирали. Но вот только за кого?

Это колонна американцев на подходе к фронту:

На обочине сидят англичане. Они уже знают, что такое война и теперь им предстоит обучить военному делу прибывших американских новобранцев. Зелёных новичков. Зелёных настолько, что, как свидетельствовала современница событий и притом француженка, - "провожая их на фронт мы плакали горше, чем когда провожали своих солдат."

Англичане прозвали их - doughboys.

"Пончики."

Английский юмор хорош. Хорош он потому, что у него всегда есть второе дно, более глубокий, "скрытый" смысл. И только вдогонку к первому смешку понимаешь, что пончик это прожаренное тесто. Deep fried dough. И возникающий перед внутренним взором образ хорошо прожаренного пехотинца уже не кажется очень уж смешным.

Першинг начал с того, что потребовал для американского экспедиционного корпуса самостоятельности не только в организационном смысле, но и в смысле принятия решений, как и в смысле действий. На это ему резонно возразили, что у американцев совершенно нет опыта. Это было святой правдой. Военный опыт самого Першинга состоял в организации так называемой "Мексиканской карательной операции" объявленной целью которой было изловить и покарать Панчо Вилью, каковая цель достигнута не была. (Между прочим, одним из подчинённых Першинга в Pancho Villa Expedition и таким же кавалеристом, как он сам, был получивший в дальнейшем определённую известность и дослужившийся до генерала Паттон.)

И американцы наступили на горло собственной песне. Они слишком долго ждали и слишком хорошо знали, что такое ожидание, чтобы упустить удачу в последний момент. "Будь по-вашему" - сказали они. И американские новобранцы были "рассеяны" по позициям.

И их принялись учить. Учить не в "учебке", а учить "в поле". Где стреляют и где убивают. Стреляют настоящими патронами и убивают тоже по-настоящему. Такими радикальными, но вместе с тем и в высшей степени наглядными методами агличане и французы принялись учить их самым современным на тот момент методам ведения горячей войны. Американцы попали в европейский "переплёт", когда на Западном Фронте начались, наконец-то, перемены, перевернувшие господствовавшую до того "военную мысль". Первыми в переворот ввязались немцы, традиционно очень хорошо воюющие "горячим методом", а на их вызов тут же ответили англо-французы. Переворот состоял вот в чём - методом проб и ошибок (можно сказать, что методом потерь матчасти и миллионов жизней) был найден способ прорыва укреплений, что позволяло превратить войну окопную в войну маневренную. Достигалось это созданием численно небольших (буквально из трёх-четырёх человек) штурмовых групп, во главе каждой из которых находился офицер, в каждой группе имелся лёгкий пулемёт, и штурм производился согласованно и одновременно с разных направлений (под разными углами) по отношению к точке прорыва.

Такая тактика позволила резко снизить чудовищные потери первых лет войны, когда прорыв пытались осуществить "тупо массой", но одновременно она по понятным причинам предъявляла очень высокие требования к кондициям и квалификации штурмовых групп. И вот именно этому и принялись обучать американцев. Причём обучали люди, уже имевшие нескольколетний опыт "окопной войны". И учились американцы очень хорошо (они вообще очень хорошо учатся, лучше всех), и привело это к тому, что их начали выделять в отдельные соединения.

(Чуть в сторону, но в сторону нужную - у рачительных людей ничего не пропадает и полученный в ходе Первой Мировой опыт американцы пустили в ход уже в годы Второй Мировой на Тихом Океане. Там быстро выяснилось, что преимущество в технике не даёт того же эффекта, что в других местах нашего прекрасного нового мира по той причине, что тихоокеанские острова представляют собою острова вулканические, а это сводило на нет калибры корабельных орудий и вес авиационных бомб, так как вулканическая порода гасила силу взрыва подобно подушке. И по этой причине артподготовка и авианалёты не позволяли выбить японцев с заранее оборудованных позиций, а потому для захвата плацдарма десанту приходилось идти в рукопашную. И американцы принялись обучать морскую пехоту, исходя из опыта, переданного им французами и англичанами за двадцать пять лет до этого. И сделать им это было легко ещё и потому, что шуровавший на Тихом Океане генерал МакАртур был начальником штаба второй по счёту дивизии, высадившейся в 1917 году во Франции и он обо всех этих штурмовых делах знал отнюдь не понаслышке.)

156

Как будто нарочно было подгадано и я нечаянно, шагая от ссылки к ссылке, попал на ютубовский ролик, запечатлевший для истории обсуждение на российском канале "Культура" животрепещущей темы - "а правильна ли хронология Скалигера?"

Да Господи же ты Боже мой!

Дорогие мои, хорошие, ну какой Скалигер, о чём вы? Ну что вы в самом деле как маленькие. Какие такие вспышки сверхновых, какие такие астрономические наблюдения и какой такой шестнадцатый век?

Люди не представляют себе НОВЕЙШУЮ историю, они понятия не имеют, что случилось по историческим меркам буквально вчера, а вы от бедняг требуете, чтобы они хоть как-то соотносили себя с реальностью возрастом в четыреста лет. Так вот же они и соотносят - раскрашивают сегодня (СЕГОДНЯ!) свои представления о прошлом, помещая туда рыцарей, фей и драконов с вампирами и прекрасно себя чувствуют. А вы к ним с каким-то Скалигером.

Ну вот вам Первая Мировая. Она перевернула мир почище любого Архимеда, и было это не в шестнадцатом веке, а в начале века ХХ. Уже родились мои деды и бабки, уже живут они и страдают, уже есть идущие подряд два андреевских креста, к чёрту Нестора с его летописями, какой может быть Нестор, если есть у нас мосты, банки, телеграф и телефон, и какой может быть чёрный эбонит, когда есть уже и барышни-телефонистки?

А между тем барышни есть, были и пребудут вовек (за что Господу нашему отдельное и низкое спасибо), а памяти человеческой - нет как нет.