Двести веков сомнений (Ралион 6)
Шрифт:
– Я говорю не о настоящем, – уточнил монах, жестом объявляя перерыв, – я говорю о будущем. Научиться вы можете очень многому, но потребуется воля, время, выносливость. – Лицо Клеммена вытянулось. Чёрточка поднял палец и произнёс поучительно. – Д. должен был сказать: чтобы стать мастером, надо потратить на обучение жизнь. Иногда не одну. И главное: никогда нельзя сворачивать с пути. Каким бы неудачным ни был выбор. Я помогу в пути, но первый шаг каждый делает сам. Только сам.
– Я согласен, – ответил Клеммен после долгого раздумья и вскорости понял, что, возможно, поторопился
– А ты неплохо выглядишь! – воскликнул Д., заметив, что в таверне появился Клеммен. Выглядел его ученик так, словно неделю, не переставая, с утра до вечера таскал тяжёлые мешки. – Давай к нам. Отдыхать тоже полезно.
– Это точно, – Клеммен ощущал себя глубоким стариком. Всё ныло, скрипело, болело. Вдобавок, после каждого занятия одежду можно было выжимать. Прошёл третий день, а признаков того, что он когда-нибудь сможет хотя бы немного приблизиться к тому, чем владел монах, не было вовсе. Клеммен был уже готов упасть духом.
– Ничего, поначалу так всегда, – заметил Д. философски. – Ешь давай. Аппетит должен быть зверский.
– Это точно, – повторил Клеммен (ему очень хотелось сказать Д. что-нибудь обидное, но сил не хватало). – Помог бы ещё кто-нибудь вилку держать.
Спустя полчаса появился сам У-Цзин, возмутительно бодрый и довольный жизнью. Клеммен заметил, что тот ни слова не говорит о занятиях. Вообще не упоминает о Клеммене, как об ученике. Должно быть, так положено.
– Винограда в этому году соберём раза в два больше обычного, – сообщил монах, утолив первый голод (Клеммену такого количества еды хватило бы на два плотных обеда). – Невероятно удачный год. По всем признакам. Мне даже не по себе – должно же случиться хоть что-то неправильное…
– Хочешь, устроим заморозки? – ленивым голосом предложил Д. – И никаких проблем с урожаем.
– Я сказал «случиться», а не «устроить», – напомнил У-Цзин. – А устроить нам заморозки… это вряд ли. О подобных мелочах мы позаботились. В общем, принимаю пожелания относительно вина. Могу поставить пару-другую лишних бочек.
– И когда будет готово? – полюбопытствовал Клеммен, ощутив, наконец, что жизнь всё же имеет приятные стороны. Во всяком случае, непосредственно после хорошего ужина такое впечатление легко может сложиться.
– Скоро, – ответил монах, утоляя второй голод. – Лет через двадцать.
– Что?!
– Хорошее вино быстро не сделать, – пояснил У-Цзин, не поднимая глаз.
– Сколько же у вас там бочек?!
– Сотни две, – монах на миг поднял глаза к потолку. – Беда с этими послушниками. Пока научишь следить за вином, две трети непременно испортят. Иногда до слёз огорчаешься.
– Вот, значит, чему вы там людей учите, – покивал головой Д.
– Если человек не в состоянии поставить вино, – монах поднял указательный палец, – и не может заваривать чай – пиши пропало. Не будет такому человеку удачи в жизни.
Тут и Д., и его ученик не выдержали, расхохотались.
– Смейтесь, смейтесь, – пожал плечами ничуть не смутившийся монах, – так всегда. Стоит изречь мало-мальски великую истину,
Не знаю, как это произошло, но в один прекрасный момент мне всё стало удаваться. Произошло это мгновенно. В тысячный, наверное, раз ко мне устремилась сжатая «лодочкой» рука У-Цзина… и вдруг я смог защититься. Не достигнув моего живота, рука скользнула в сторону и монах – как мне показалось – неуклюже свалился. Впрочем, только показалось. Я ещё только поворачивался в его сторону, а он уже стоял в прежней стойке.
Чуть кивнув мне, он выпрямился.
– Ну что же, – произнёс монах. – Превосходно. Ещё раз…
Хоть я и устал, но повторные попытки – не все, конечно – для меня оканчивались успешно. У-Цзин повторил другой удар (названия не помню… что-то там про журавлей), и вновь я смог уйти.
– Отлично, – пробормотал монах, и я от души порадовался. До сих пор мне доставались отнюдь не лестные слова, а порой и побои – не сильные, но весьма унизительные. Как такое можно терпеть годами, не понимаю! Есть в этом какой-то великий смысл, но я не пытался его искать, просто терпел. Терпел и вежливо улыбался, как положено. Чего мне это стоило!
– Перерыв, – решил У-Цзин. – Клеммен, я доволен. Второй шаг, пантвар на вашем языке, происходит со всеми, но далеко не всегда – так быстро. Невероятно быстро. Сейчас тебе покажется, что всё удаётся, всё получается. Не поддавайся заблуждению. Все твои удачи – кажущиеся, как и неудачи. Истина – в самом конце, достичь её невозможно.
– Зачем тогда совершенствоваться? – спрашиваю, в полном недоумении.
– Затем, что можно сколь угодно близко подступить к цели.
Некоторое время мы молчали.
– Если это – иллюзия, то что было раньше? – спросил я, наконец.
Монах пожал плечами.
– Тоже иллюзия. Иллюзия того, что ничего не получится. Кажущееся понятным – иллюзорно. Осознай это, станет намного легче. Ты – в начале пути, и кажется, что на следующий шаг не хватит сил.
– Думаете, будет следующий шаг?
– Разумеется, – он ехидно прищурился. – Я показал, что есть цель. Ты уже не сможешь не замечать её.
С этими словами У-Цзин опёрся о посох и, вскарабкавшись по нему, прыгнул вверх с немыслимым боевым кличем. Посох медленно летел, поворачиваясь, а сам монах, описав красивую петлю (в высшей точке она была в три-четыре его роста), приземлился на землю в боевой стойке. Глаза его при этом сверкали так жутко, что я отошёл на шаг. У-Цзин рассмеялся.
– Это демонстрация, Клеммен. Настоящее владение боевыми искусствами есть способ действовать так, чтобы всё выглядело показным, но таковым не являлось.
– Не всё сразу, – взмолился я. – Я не успеваю запоминать!
– Как знаешь, – пожал он плечами. – Не думаю, что будет время всё тщательно обдумать и осознать.
Он стоял, опираясь на посох, и я вспомнил, что и на соревновании он стоял так же – небрежно, словно рассеянно, чуть улыбаясь…