Двинские берега
Шрифт:
Ее выписали из больницы домой, но ненадолго. Она так и не встала с постели, муж подсуетился и снова отправил ее умирать в больницу. Дома ей было лучше, спокойнее, но он и слушать никого не хотел, даже свою любимицу Элю.
– Эля, ты не понимаешь, матери уход нужен. В больнице ей будет лучше.
– Я справлюсь папа, мне соседки помогут если что. Присмотрят. Пока я в школе.
– Ну, что ты говоришь? Ты ведь не сиделка, на тебе все хозяйство домашнее и Сережа, а тебе учиться надо, а не горшки за матерью выносить.
Таня помнит, как Эля бросилась ей на грудь и затихла. Она из последних
Эта мысль удержала ее на земле, а что еще ее могло спасти? Ведь не пирамидон, которым ее пичкали в больнице. Эля постоянно прибегала к ней после школы, рассказывала о своих успехах.
– Мам, я пироги вчера испекла, отец муки принес, так я плюшки и с картошкой – щебетала дочь, гладя ее худую, словно высохшую, руку. Иногда Тане казалось, что вся она уже иссохла как щепка и только зажги искру – вспыхнет и сгорит вмиг. Муж почти не навешал, а если приходил, то посидев минуту, сразу убегал к врачу.
Ее снова выписали и на носилках отправили домой. Если нет мне смерти, дай жить, молила она Бога. Ладно, она мучилась, но детям за что? Про мужа она не думала, к нему у нее на тот момент не осталось никаких чувств, ей казалось, он ждет с нетерпением ее смерти. Она связала его по рукам и ногам. Ведь он еще молодой и симпатичный мужчина, после войны столько одиноких женщин. Вся страна встречала Победу и радовалась, а Таня все готовилась к смерти и не было в ее душе радости. Она не верила, что одолеет смерть, ее персональная война закончилась осенью 1945, когда ее на носилках погрузили в поезд и отправили в Ессентуки.
Глава 5
Таня не верила в чудеса, не надеялась, что может поправиться. Какое уж тут чудо, если врачи тебя приговорили, надо смириться. Но Василий не смирился, он раз за разом отправлял Таню на воды, в южные санатории. Таня ничего уже не хотела, только покоя, но не было сил возражать, когда погрузили на носилках в поезд. Домой она вернулась уже на своих ногах.
С Петром Алексеевичем она познакомилась во второй свой приезд. Весна самое прекрасное время в Ессентуках. Жара еще не давит, все кругом цветет. Ей уже было легче, но до цветения было далеко. Худая как щепка, старые платья болтались на ней, выручал светлый пыльник, который она купила у знакомой. Она одевала его сверху платья в самый теплый день, да и не был он лишним, она постоянно мерзла даже на солнце.
Таня закрывает глаза, погружаясь мысленно в тот солнечный, почти летний день, такой мирный и прекрасный, напоенный ароматами цветущих деревьев и кустов.
– Можно присесть – слышит она мужской голос, но только плотнее закутывается в свой пыльник. Ей не интересно, кто сел рядом, мысли ее далеко отсюда в родных лесах, где она помнит каждый кустик. В тот момент ей казалось, что радость жизни уже никогда не наполнит ее, она будет доживать свой век тихо и незаметно, загруженная домашними делами и заботами о муже и детях.
В первый свой приезд, она почти ничего не помнила. Все как в сером бредовом тумане. Помнит, что много было военных на лечении, инвалидов,
– Вам надо побольше гулять, если тяжело ходить, сидите на скамейке. У нас хорошая библиотека при санатории, любите читать?
Читать она любила. Приключения и любовные романы. Зачитывалась, забывая про все, рискуя пропустить даже обед, чего делать не следовало.
– Можно я посижу с вами? – опять этот голос, вроде она уже слышала его. Подняла глаза и наткнулась на внимательный взгляд печальных глаз.
Таня закрывает глаза, вызывая снова и снова в своей памяти тот взгляд. Образ мужчины, похожий на Дон Кихота, почему ей пришло в голову такое дурацкое сравнение? Может потому, что недавно читала Сервантеса или фигурой мужчина напомнил ей рыцаря печального образа. Высокий, худой, с тоской в усталом взгляде, как у побитой собаки, которая потеряла хозяина. Она не хотела его боли, своей хватало, но ей не хватило силы воли прогнать его. Она постепенно привыкла к его взгляду и ей даже стали нравится те мелкие знаки внимания, которыми он пытался покорить ее сердце.
Все это напоминало ей любовный роман, который она забыла на скамейке перед обедом. Она не легкомысленная дурочка и сразу дала понять ему, что зря теряет время. Он не обиделся и не оставил попыток приглашать прогуляться. Сначала по аллеям санатория, потом по городу. Таня не заметила, как привязалась к этому мужчине. Приехав в следующий раз, она испытывала щемящую тоску по их общению и прогулкам.
Коренной ленинградец, он потерял во время войны жену и маленькую дочь. Таня равнодушно выслушивала его исповедь. Все кого-то потеряли, миллионы людей погибли и это случилось совсем недавно. Душевная боль как мутный осадок еще не успела осесть и пеленой затягивала глаза. Таня выслушивала снова и снова как он терзается, но ничем не могла ему помочь. В душе ее давно была выжженная пустыня, она уже смирилась со своей смертью, так какое ей дело до смерти других.
Он пытался договорится о встрече, пытался узнать ее адрес, но Таня лишь качала головой. В ее жизни уже был муж и дети, зачем что-то менять.
– Я сделаю вас счастливой, нам будет хорошо вместе. Переезжайте ко мне и детей забирайте, ведь вы не любите мужа.
С чего это он взял, удивлялась Таня, вот ведь, взрослый мужик, а такой фантазер. Это только в романах все просто, да по любви, а в ее годы начинать все заново, да на незнакомом месте. Хотя Петр ей нравился, с ним интересно было беседовать.
Человеку нужен человек. Свой человек, единственный и это не фантазии. Можно жить годами с мужем, растить детей, спать в одной постели и быть чужими. Духовно чужими. Когда мужу наплевать, что творится у тебя на душе, хорошо ли тебе с ним или плохо. Скажите, все так живут? Таня это и сама знала, но до встречи с Петром не задумывалась. Просто жила как все. Прекрасно видела и слышала, как ругаются соседи за стеной, а утром, сталкивалась с побитой соседкой, а та вроде как гордилась. Бьет – значит любит.