Движение образует форму
Шрифт:
Один из участников семинара двадцать пять лет тому назад лепил, как мы лепим, что мы лепим. Узнав у кого-то, что я приехала в Москву и собираюсь дать мастер-класс в кафе, он позвонил мне и сказал:
— Мы обязательно должны попасть. Моя жена беременна, уже целых три недели! Нас не записывают. Говорят, что нет мест.
Я перезвонила устроительнице и умолила ее.
Митю я помню с восьми месяцев. Его мама возила ко мне старшего сына, и маленький толстун молча сидел у нее на ручках, пока его брат занимался. Когда Мите исполнилось три года, старший пошел в первый класс, и Митя заступил на его
Теперь он актер, они с моим сыном Федей снимались в одном фильме.
С красавицей женой, тоже актрисой, они сели за столик, где расположились герои рассказа Чехова «Архиерей» — молодой человек с бородой и в рясе и его матушка в черном одеянии. За соседним столиком, спиной к ним, сидела жена раввина в парике и длинной юбке. Среди пятидесяти человек были и другие экзотические личности: церковные служки из Павлова Посада, занимающиеся ароматерапией (их я видела на предыдущем семинаре), американец из еврейской организации «Джойнт», член какой-то думской палаты, занимающийся социальной интеграцией детей-инвалидов. Половину столиков занимали московские онлайновые семинаристки. Многих я видела впервые.
Все были, но одного не было — пластилина. Он застрял в пробках. Запасливые семинаристки прихватили с собой пластилин, но на всех его бы не хватило. Устроительница праздника нервничала, звонила водителю.
— Сбегать в ближайший магазин?
— Не надо. Мы в кафе, здесь должны быть салфетки. Если можно попросить пару пачек…
— Белые и красные устроят?
— Конечно!
Как только салфеточные произведения заполнили весь зал (мы вешали их на леску, протянутую через зал в разных направлениях), приехал пластилин и иже с ним — бумага, газеты, картонные ящики, фломастеры, ножницы и скотч.
Мы, можно сказать, отлично закусили, предстояло главное блюдо. Мы лепим, что мы лепим… Стол, стулья и друг друга, крест-накрест. Поза, одежда, выражение лица…
Архиерей с матушкой хотели лепить друг друга, Митя поменялся с матушкой местами и теперь мог лепить свою любимую жену. Больше перестановок не было.
— У меня твоя нога отваливается…
— У тебя моя голова в плечи провалилась…
— Сними ботинки, их лепить трудно!
— Лепи, но не шевелись, мне нужная твоя застывшая поза…
Хихиканье и смех доносились из всех углов.
В кафе была длинная полукруглая стойка, куда постепенно перекочевывали готовые работы.
Меж тем в предбаннике приготовили шведский стол, пришла пора подкрепиться.
Второй частью нашей программы были монументальные произведения из газет и картонных ящиков. Каждый столик получил тему: «Человек и его окружение», «Дом чудес», «Почта России», «Мы едем, едем, едем», «Конный памятник», «Шедевр» и другие.
Эти красоты мы вынесли на сцену.
«Лепим, рисуем и танцуем с Леной Макаровой», — значилось в приглашении. Забыла сказать, что мы рисовали. Друг друга. Остались танцы. Я думала подбить Митю — пусть возьмет танцы в свои руки. Но, выйдя на сцену, он сказал:
— Я себя чувствую как первоклассник. Впал в детство. Могу стихи прочесть. Но если честно,
И мы станцевали.
Джорджия и господин Мацаврухи
Из кафе открывается потрясающий вид на Миланский собор. Действительно, тут есть огромная площадка, с которой прекрасно видны и золотая статуя с жезлом наверху, и мельчайшие детали резьбы по камню. К знаменитой площади ведут все дороги города; одна из них, самая помпезная, — через пассаж во французском стиле. Пассаж, в свою очередь, выходит на четыре стороны. На пересечении четырех дорог — мозаичный круг, где фотографируются туристы. Но этого отсюда не видно.
Мои студенты отправились рисовать. Для задания по анализу пространства картины я предложила на выбор четырех художников — Кандинского, Модильяни, Моранди и Северини. Остальное — по желанию. Встречаемся через полтора часа в холле.
Вернулись довольные, с ворохом набросков. На площадку, увы, им выйти не разрешили — она еще не открыта. То есть как? Так. У хозяина кафе еще нет на нее разрешения. Не беда. Если выйти из музея, обойти его по кругу, можно вернуться сюда же, к широкой лестнице в два пролета, ведущей в кафе, но перегороженной у входа. Чтобы безбилетники не смогли проникнуть в музей с улицы. Потом можно снова вернуться в музей, если будут силы и желание.
Все расселись на ступеньках. Места хватило даже для акварельных красок и стаканчиков с водой.
Я взяла с собой книгу Корбюзье и попросила Клаудию перевести один пассаж.
«Когда путешествуют и изучают зримые объекты — архитектуру, живопись или скульптуру, то смотрят и зарисовывают для того, чтобы постичь видимые вещи, понять и запомнить их. Когда вещи проникли в ваше сознание в результате работы карандашом, они остаются в вас на всю жизнь, они написаны; они записаны.
Фотоаппарат — орудие лени, так как вы доверяете механическому прибору миссию видеть и фиксировать для себя.
Рисовать самому, следить за абрисом профиля, заполнять поверхности, узнавать объемы и т. д. — это прежде всего смотреть, быть способным наблюдать, даже открывать… В этот момент у вас появляется способность изобретать. Процесс изобретательства приводит к созиданию; все существо вовлечено в действие; это действие знаменует вершину. Другие оказались пассивными; вы же, вы видели!»
Корбюзье вдохновил на подвиги. Час или больше все увлеченно рисовали собор и площадь. Пристыженное «орудие лени» не показывало головы.
Рядом со мной сидела Джорджия, тонюсенькая девушка с огромными лучистыми глазами. Острые коленки торчат из дырявых джинсов. Она всегда норовит устроиться в сторонке.
Мы рисовали деревья и, по совокупности признаков сходства, объединялись в группы, чтоб создать общее дерево. Джорджия нарисовала «невиданное дерево», пары ей не нашлось, и она лепила его в углу. Из проволоки. Я предложила ей свою компанию, но она вежливо отказалась.