Движение. Место второе
Шрифт:
В то время туннель выглядел по-другому. Теперь он представляет собой футуристическую конструкцию, которая вписалась бы в декорации фильма «Чужой», а тогда туннель был грубым, суровым сооружением, и потолком ему служили голые скалы. Когда я зашел в туннель, послышалась музыка. Внутри стоял бард с гитарой и пел «Никто уже не помнит». Подходя к певцу, я достал монетку в пять крон, от которой отказался Деннис. Мы, уличные артисты, должны поддерживать друг друга.
«Не помнит никто, а вот я не забыл, ведь каждая ночь навевает все больше….»
Летние дни в Старом городе и в Кунгстрэдгордене утомили меня бесконечными перепевками «Дома восходящего солнца», «Отеля „Калифорния”» и «Лестницы в небо», так что за нетривиальный выбор мелодии стоило отблагодарить певца монеткой, которую я и бросил в его шляпу, проходя мимо.
– Спасибо, брат. Послушай, – сказал он и перестал играть. Я остановился
– Да? – сказал я и посмотрел в его голубые глаза, окруженные мимическими морщинками. Мужчина скользнул взглядом по потолку туннеля и сказал:
– Оно растет, да?
Я сделал еще один шаг вперед, думая, что не расслышал.
– Что?
– Оно растет. Да? Давление. Растет.
Ну, вот и объяснение нашлось. Мужчина был не в себе, вышел за рамки социальных норм, и, возможно, его одежда была попыткой это компенсировать.
– Ага, – сказал я, что ни к чему не обязывало. – Удачи!
Я помахал ему на прощание, как машут ребенку, развернулся и продолжил свой путь. За моей спиной бард запел «А это ведь уже любовь, что за проклятье», и под эту песню я прошел туннель и вышел на улицу Туннельгатан.
Когда я приближался к шалашу, то заметил, как он изменился. Это уже была не просто шаткая конструкция из попавшихся под руку дощечек и веток, нет, – шалаш стал хранилищем, и живое содержимое хранилища издало такой вздох, что мальчик ускорил шаги на подходе к шалашу.
– Ты еще там?
Вопрос был лишним. Мальчик понимал, что ребенок на месте, ведь когда в абсолютно темной комнате есть кто-то, кроме тебя, – это всегда чувствуется. Но мальчик не хотел напугать ребенка и решил предупредить о своем возвращении. Он оставил ведро на земле, чтобы суметь забраться на дерево.
Ребенок сидел там же, где мальчик его оставил. По-прежнему вжавшись в угол, он смотрел на мальчика, когда тот залез в шалаш и поставил на пол полиэтиленовый пакет.
– Вот – сказал мальчик и достал один хлебец. Он еще не успел ничего сделать, а ребенок уже схватил хлебец и запихал в рот. Малыш проглотил хлебец за десять секунд, и, когда он потянулся к пакету, чтобы взять еще, мальчик ему не разрешил и сказал:
– Погоди немного.
Ребенок ел, наклонившись вперед, но после слов мальчика откинулся назад в своем углу с такой силой, что ствол дерева загудел. Мальчик выудил из пакета тюбик с рыбной икрой и показал ребенку.
– Смотри Я просто хотел….
Он замолчал.
Из ноздри ребенка вылез какой-то комок.
Он не был похож на кровь, потому что был совсем черным.
И слишком плотным, чтобы быть похожим на соплю.
Какой бы жуткой ни казалась эта мысль, но выглядело это как нездоровый кал, который пошел носом.
Мальчик выразительно провел рукой под собственным носом и сказал:
– Э, вытри.
Одним из своих кривых пальцев ребенок судорожно повторил движение мальчика, и черный комок вернулся в ноздрю.
Мальчик выдавил из тюбика рыбной икры, уложив ее розовой полоской на кусочке хлеба, что внезапно вызвало у него отвращение, и протянул ребенку.
– Вот. Так будет вкуснее.
Пока ребенок ел в этот раз уже не так жадно, мальчик рассматривал его пальцы.
Они не были похожи на человеческие пальцы больше походили на когти, и на некоторых не было ногтей.
– Эй, – сказал мальчик – что это у тебя случилось с руками?
– Черт – ответил ребенок – черт проклятый урод.
Да, мальчик понял.
Кто-то сделал это с ребенком, и наверняка
Он также понял, что это было что-то слишком страшное, чтобы шестиклассник мог с этим справиться.
– Послушай, – сказал он ребенку, – мне позвонить в полицию?
– Полицию, – повторил ребенок, – папа полицейский.
– Что ты сказал? Твой папа полицейский?
– Бапа, – сказал ребенок и состроил гримасу.
У него не хватало пары зубов.
Потом он повернулся лицом в угол и сжался как можно сильнее.
Мальчик слазил вниз и принес ведро.
Он расстелил спальный мешок и показал ребенку, как пользоваться ведром и туалетной бумагой, но не знал понял ли тот его.
– Я приду завтра – сказал он.
И пошел домой.
После того как я дописал и пару раз отрепетировал свой фокус, я приготовил ужин.
Мое кулинарное искусство не простиралось дальше макарон и пары комбинаций с соусами для жарки «Анкл Бенс».
В тот день я нарезал кубиками вареную колбасу, которую смешал с кисло-сладким соусом.
И к этому добавил рис.
Ел за письменным столом, разглядывая стену, – штукатурку на ней дым и время окрасили в цвет пальцев заядлого курильщика.
Давление.
Оно растет.
Слова барда не давали мне покоя, потому что и я, определенно, чувствовал это давление.
Шум в ушах, слабый писк в черепной коробке, который я относил на счет толстых стен и изоляции.
Звук одиночества, если угодно.
Давление растет.
Я помыл тарелку и приборы и положил все сушиться на кухонное полотенце.
Потом постоял, опустив руки и смотря на стену цвета нездоровой кожи.
Передо мной лежал вечер с круглым боком [2] .
2
Вероятно, аллюзия на «Послание Фредмана» № 48 Карла Микаэля Бельмана (1740–1795). Использован фрагмент в переводе Ивановского.
Я подумал о том, не выйти ли мне и не купить ли пачку сигарет, чтобы проверить, что такого особенного есть в курении.
Может, это помогло бы мне? Взять передышку, сбежать?
Решил не ходить.
Я стоял и ощущал давление.
Как оно растет.
Как будто я находился в бочке и медленно, медленно тонул.
Писк в черепе, сжатие барабанных перепонок.
Я не решался двигаться, опасался дышать из страха, что вода на самом деле попадет в легкие.
Когда зазвонил телефон, его звук что-то нарушил.
Кувалда ударила по бочке и заставила отступить то, что на меня давило.
Я спокойно смог поднести трубку к уху и услышать знакомый голос.
– Можно Сигге?
– Мы же уже это обсуждали. Сигге здесь нет.
– Он еще не пришел?
– Его здесь никогда и не было.
Я уже хотел добавить, что он никогда и не придет, но собеседник перебил меня и спросил:
– Откуда ты знаешь?
– То есть?
– Откуда ты знаешь, что его здесь никогда не было?
– Оттуда, что здесь живу только я.
– М-м-м. Но мы же не о тебе говорим. Мы сейчас говорим о Сигге.
То ли давление и правда ослабло, то ли телефонный разговор меня отвлек, и я его не чувствовал. Я осторожно вдохнул, чтобы проверить, могут ли легкие беспрепятственно расправляться.
– Или как?
Я, должно быть, потерял нить и не помнил, о чем шла речь, так что спросил:
– Что?
– Мы говорим о Сигге.
– Ну да. Точно. Но его здесь нет.
– А ты уверен?
Я опустил трубку и посмотрел на дверь туалета, прислушался и подумал, что там на самом деле кто-то есть. Собеседник на другом конце провода что-то сказал, и я снова поднес трубку к уху.
– Что?
– Я сказал, слышу у тебя в голосе неуверенность. Может, Сигге еще там?
Я почти положил трубку, чтобы пойти и проверить, что же все-таки там в туалете, но собрался с мыслями и задал вопрос, который следовало бы задать раньше:
– Послушай, этот Сигге, о котором ты говоришь, он вообще кто?
Человек на другом конце сдавленно рассмеялся, и я представил себе, как он качает головой при ответе:
– Ой-ой-ой. Ты хотел бы знать, а?
– Да, скажи, пожалуйста.