Движущиеся картинки

Пратчетт Терри Дэвид Джон

– Расскажи его светлости, Ксандра, – велела она.

Судя по виду Ксандры, находиться здесь ей совсем не хотелось.

– Понимаете, сэр, пожалуйста, сэр, я пыль вытирала, понимаете…

– Она-с пыль-с вытирала-с, – услужливо пояснила госпожа Герпес. Когда на нее находил острый приступ классового почтения, она могла порождать букву «с» даже там, где это было не предусмотрено природой.

– …а потом он как зашумит…

– Он-с зашумел-с, – сказала госпожа Герпес. – Поэтому она рассказала мне, ваша светлость, как-с и-с полагается-с.

–

Как звучал этот шум, Ксандра? – спросил казначей так ласково, как только смог.

– Пожалуйста, сэр, он звучал как-то вроде… – она закатила глаза, – «вумм… вумм… вумм… вумм… вуммвуммвумм ВУММВУММ… плиб», сэр.

– Плиб, – очень серьезно повторил казначей.

– Да, сэр.

– Плиб-с, – эхом отозвалась госпожа Герпес.

– Это он так в меня плюнул, – пояснила Ксандра.

– Исторг слюну-с, – поправила ее госпожа Герпес.

– Как я понимаю, один из слонов выплюнул маленький свинцовый шарик, – сказал казначей. – Это и был, э-э, «плиб».

– Вот как, – сказал аркканцлер. – Я не потерплю, чтобы всякие там горшки в людей харкались.

Госпожу Герпес передернуло.

– С чего он это сделал? – спросил Чудакулли.

– Не могу сказать, мэтр. Я думал, вы можете знать. Кажется, Риктор читал здесь лекции в то время, когда вы были студентом. Госпожу Герпес весьма заботит, – добавил казначей тоном, по которому становилось ясно, что когда госпожу Герпес что-то заботит, проигнорировать это может только весьма недальновидный аркканцлер, – что на прислугу будет оказано магическое воздействие.

Аркканцлер постучал по горшку костяшками пальцев:

– Это старик Риктор-Счетовод, что ли? Ты о нем говоришь?

– Видимо, да, аркканцлер.

– Совершенный псих. Считал, что все на свете измерить можно. Не только длину, и вес, и тому подобное, а вообще все. «Если что-то существует, – говорил, – значит, оно измеримо». – Глаза Чудакулли затуманились воспоминаниями. – Какие только странные штуковины он не изобретал. Думал, что можно измерить истину, и красоту, и сны, и все такое прочее. Так это, значит, одна из игрушек старика Риктора? Интересно, что она измеряет.

– Я-с считаю, – высказалась госпожа Герпес, – что ее стоит-с убрать куда-нибудь, где-с она никому не навредит-с, если вы не-с возражаете-с.

– Да, да, да, разумеется, – торопливо ответил казначей. Удержать прислугу в Незримом Университете было непросто.

– Избавьтесь от него, – велел аркканцлер.

Казначей пришел в ужас.

– О нет, сэр, – сказал он. – Мы никогда ничего не выбрасываем. К тому же он может быть очень ценным.

– Хм-м-м, – протянул Чудакулли. – Ценным?

– Это наверняка важный исторический артефакт, мэтр.

– Тогда оттащи его ко мне в кабинет. Я ведь говорил, что его нужно украсить. Пусть будет вот этакая броская безделушка. А теперь я пошел. Надо кое с кем переговорить насчет дрессировки грифона. Доброго вам дня, дамы…

– Гм, аркканцлер, а не можете ли вы подписать, – начал

казначей, но обращался он к закрывающейся двери.

Никто не спросил у Ксандры, какой именно из глиняных слонов выплюнул шарик; впрочем, это им ничего бы не сказало.

Тем же вечером парочка грузчиков перенесла единственный рабочий ресограф [5] во вселенной в кабинет аркканцлера.

Никто так и не сообразил, как озвучить движущиеся картинки, однако звук, в первую очередь ассоциировавшийся с Голывудом, все-таки был. Это был стук молотков.

Голывуд набрал критическую массу. Новые дома, новые улицы, новые районы возникали в одну ночь. А в тех местах, где наспех обученные подмастерья-алхимики еще не освоились как следует с самыми сложными этапами производства октоцеллюлозы, исчезали даже быстрее. Но большого значения это не имело. Стоило дыму рассеяться – и кто-то уже снова стучал молотком.

5

Букв.: «вещностнописец», т. е. устройство для обнаружения и измерения нарушений в ткани реальности.

Голывуд разрастался путем деления. Требовались только некурящий парнишка с недрожащими руками, способный читать алхимические знаки, рукоятор, мешок бесов да солнечный свет. Ах да, и немножко людей. Но в них недостатка не было. Если ты не умел разводить бесов, смешивать химикалии или ритмично вращать ручку, ты всегда мог приглядывать за лошадьми или работать официантом, носить интересное выражение лица и надеяться. А если и это не получалось – стучать молотком. Шаткие постройки одна за другой окружали древний холм, их тонкие доски уже коробились и выгорали под безжалостным солнцем, однако потребность в новых все не убывала.

Ведь Голывуд звал. С каждым днем он привлекал все больше людей. И они не затем прибывали, чтобы становиться конюхами, или официантками, или плотниками быстрого реагирования. Они прибывали, чтобы делать движущиеся картинки.

И сами не знали почему.

Как прекрасно знал Себя-Режу-Без-Ножа Достабль, если двое или больше людей соберутся в одном месте, кто-нибудь обязательно попытается продать им сомнительного вида сосиску в тесте.

Теперь, когда сам Достабль нашел себе иное призвание, эту нишу заняли другие.

Одним из них был клатчец Нодар Боргль, чей огромный сарай, где каждый звук отдавался эхом, был не рестораном, а скорее кормовой фабрикой. В одном его конце стояли огромные дымящиеся чаны. Остальное место занимали столы, а за столами…

Виктор был поражен.

…сидели тролли, люди и гномы. И несколько номов. И, кажется, даже парочка эльфов – самых неуловимых обитателей Плоского мира. И множество других существ – Виктор надеялся, что это были тролли в костюмах, потому что иначе всех ожидали большие проблемы. И все они ели, причем, что самое невероятное, не друг друга.