Движущиеся картинки

Пратчетт Терри Дэвид Джон

– Точно, а так ведь можно премию получить или ценный подарок.

– ПРОШУ ПРОЩЕНИЯ…

– Правильно! А потом, если мы спасем детей, это будет… это будет… создание положительного имиджа тролля, хороший, как его, публичный рилейшн.

– А если никого не спасем, в конце концов можно сожрать пса, правильно?

Трактир опустел. В нем остались лишь вечные облака дыма, котлы с плавящейся троллевой снедью, Рубина, лениво соскребывающая застывшие остатки лавы с мисок, а также мелкий, изъеденный блохами, затравленного

вида пес.

И этот мелкий, изъеденный блохами, затравленного вида пес пребывал в тяжких раздумьях.

Он пыталась определить разницу между «выглядеть Чудо-Псом» и «быть таковым».

– Вот паскудство, – наконец подвел итог пес.

Виктор помнил, что в детстве очень боялся тигров. Напрасно взрослые убеждали его, что в радиусе трех тысяч миль никакого тигра не может быть в помине. Маленький Виктор задавал вопрос:

– А между нашим городом и тем местом есть какое-нибудь море?

И когда взрослые говорили, что, дескать, моря, может, и нет, Виктор всегда отвечал:

– Значит, нас разделяет только расстояние…

То же самое он мог бы сказать применительно к тьме. Все жутковатые темные местечки одинаково жутковаты именно благодаря природе тьмы. Тьма – везде, тьма – неизменна, тьма лишь поджидает, когда исчезнет свет. Это как Подземельные Измерения – они только и ждут, когда в реальности появится трещина.

Виктор покрепче обнял Джинджер.

– Не нужно, – сказала она. – Я уже взяла себя в руки.

– Молодец, – без особого воодушевления похвалил он.

– Да, но твои руки тоже обнимают меня.

Виктор попытался расслабиться.

– Тебе холодно? – спросила она.

– Немного. Здесь как-то сыро и промозгло.

– Значит, это твои зубы так скрежещут?

– А чьи же?… О нет, – поспешно добавил он. – Лучше не отвечай.

– Знаешь, – сказала она спустя минуту-другую, – хоть убей, не помню, что я тебя связывала. Я ни один узел толком завязать не умею.

– В этот раз у тебя все получилось.

– Помню только свой сон. Я слышала голос, который говорил мне, что я должна кого-то разбудить… разбудить… того спящего!

Виктору тут же вспомнилась закованная в латы фигура, возлежавшая на надгробной плите.

– А ты этого спящего хорошо разглядела? – спросил он. – Можешь описать его внешность?

– Сегодня я его толком не рассмотрела, – задумчиво произнесла Джинджер. – Но во сне он всегда чем-то похож на моего дядю Освальда.

И тогда Виктору вспомнился меч, который длиною превышал его собственный рост. Удар такого меча отразить попросту невозможно – он разрубит пополам любое препятствие. Он представил себе типа по имени Освальд с таким мечом в руке – и содрогнулся. Картинка была не из приятных.

– А почему он напомнил тебе дядю Освальда? – полюбопытствовал Виктор.

– Потому, что дядя Освальд лежал так

же неподвижно, как этот воин. Дело в том, что своего дядю я видела всего раз в жизни. И случилось это на его похоронах.

Виктор открыл было рот – и тут услышал далекие, невнятные голоса. Несколько глыб сдвинулись с места. И голос, прозвучав на сей раз гораздо ближе, сказал:

– Здравствуйте, дети! Выходите, дети, мы вас спасли.

– Это же Утес! – воскликнула Джинджер.

– Я бы узнал этот голос из тысячи! – вскричал Виктор. – Э-гей! Утес! Я здесь! Это я, Виктор!

Повисла неуклюжая пауза. Но вскоре голос Утеса зазвучал во всю мощь:

– Это же мой друг Виктор!

– Значит, нам его есть нельзя?

– Никто не съест моего друга Виктора! Мы его быстро-быстро раскопаем!

Послышались скрежещущие звуки. Потом Виктор услышал, как какой-то другой тролль сказал:

– И это называется известняк?! Гадость какая-то…

Скрежет возобновился. Вступил третий голос:

– Может, все-таки съедим их, а? Ведь никто ничего узнает.

– Ты – некультурный тролль! – рявкнул Утес. – Ты что говоришь? Если ты начнешь есть людей, все будут смеяться над тобой, пальцами показывать, говорить: вот какой глупый тролль, абсолютно не умеет вести себя. В итоге тебя лишат трех долларов в день и отправят обратно в горы.

Виктор издал легкий смешок – по крайней мере, он надеялся, что смешок у него получился.

– Помереть можно со смеху, правда? – повернулся он к Джинджер.

– Ага. Помереть.

– Уверяю тебя, вся эта людоедская болтовня – сплошная бравада. Они сейчас этим почти не занимаются. Можешь не волноваться.

– Я и не волнуюсь. Я волнуюсь только из-за того, что по неизвестной мне причине гуляю во сне. Ты сейчас заставил меня поверить, что я хочу разбудить того воина. Но ведь это настоящий кошмар. Значит, с головой у меня что-то случилось.

Еще несколько глыб с грохотом сдвинулись с места.

– Как-то странно все это, – проговорил Виктор. – Видишь ли, в большинстве случаев, когда люди одержимы… эт… гм… ну, то есть одержимость не предполагает заботливого обращения с ближним, да и с самим собой тоже. Одним словом, одержимость не стала бы тщательно связывать меня по рукам и по ногам. Просто врезала бы мне чем-нибудь по макушке, и все.

Он поискал в темноте ее ладонь.

– А этот человек на надгробной плите…

– Ну?

– Я уже видел его. В книге, которую нашел. Там масса картинок с его изображением. Видимо, считалось, что он очень важный, потому и скрыли его за воротами. Во всяком случае, мне кажется, именно об этом говорят пиктограммы. Врата… человек. Человек по ту сторону врат. Пленник. Понимаешь, я теперь точно знаю, все эти жрецы, или как их там, должны были делать свои обходы и совершать песнопения только потому, что…