Двое из прошлого

Сухов Евгений Евгеньевич

Во вторник утром Надежда Карповна вышла из своей квартиры, и ей показалось, что из квартиры Онищенко пахнет газом. Пенсионерка потянула носом воздух, немного постояла, подумала и решила: нет, не газом. Пахнет помойным ведром, которое давно не выносили. Она еще удивилась такому обстоятельству, поскольку считала соседа человеком аккуратным и чистоплотным, что, по сути, и являлось на самом деле.

В среду Надежда Карповна снова обратила внимание на неприятный запах, исходивший на лестничную площадку из квартиры соседа. Сейчас он заметно усилился. Попахивало тошнотворно-сладковато с примесью какой-то тухлятины, то ли давнишними помоями, что забыли вынести, и они стали цвести и пахнуть, то ли

рыбой, оставленной в мусорном ведре.

Василий Онищенко не был еще старым и немощным человеком, не болел тяжкой болезнью, не пил напропалую горькую и не водил к себе сомнительных дружков, что рано или поздно могло бы закончиться бедою. Так что оснований думать, что с ним что-то приключилось, и он лежит в своей квартире бездыханный, у Надежды Карповны отнюдь не появилось. Правда, она позвонила в его квартиру, так, на всякий случай, и когда ей никто не открыл, подумала, что сосед либо на работе, либо куда-нибудь срочно уехал. Однако, когда в четверг запах еще более усилился и стал проникать в соседние квартиры, остальные жильцы на площадке, а вместе с ними и Надежда Карповна, забили тревогу, заподозрив самое худшее.

Был вызван участковый.

Полицейский пришел. Выглядел заметно недовольным. Они почему-то всегда по большей части времени чем-то недовольны, эти участковые. Походил около двери Онищенко. Брезгливо принюхался и согласился, что запах наличествует.

– Кто и когда последний раз видел этого Онищенко? – спросил он, оглядывая собравшихся на лестничной площадке жильцов.

– В субботу, кажись, – отозвался кто-то из них. – Или, может, в пятницу…

– Точно, в пятницу, – подтвердила Надежда Карповна.

– А в воскресенье он то ли что-то чинил, то ли ломал, – произнес сосед Онищенко, что жил снизу. – Я слышал. Стучал все чего-то.

– Я тоже что-то такое слышала, – подтвердила пенсионерка Надежда Карповна. – Шумно было у него… Обычно тихий, а тут чего-то расшумелся.

– То есть, в выходные и на этой неделе его никто из вас живьем не видел, – скорее констатировал, нежели спросил старший лейтенант полиции, глядя главным образом на пенсионерку Фролову, распознав в ней человека ответственного.

– Не, никто, – уверенно отозвался на слова участкового сосед Онищенко, что жил снизу.

– Неужто помер сосед? – испуганно промолвила Надежда Карповна и покосилась на входную дверь квартиры Василия Степановича.

– Коли так, то к завтрему весь подъезд провоняет, и надолго, – тоном знатока, встречавшегося с подобными ситуациями не впервые, изрек сосед Онищенко, что жил снизу. И повернулся к участковому: – Надо что-то делать, старлей.

Участковый озабоченно кивнул и, никому не сказавшись, удалился, громко стуча казенными каблуками по бетонным ступеням. Вернулся он с пожилым полицейским сержантом и угрюмым мужиком в теплой робе с белыми светоотражающими полосками на куртке и штанах. В руках у него был черный пластиковый чемоданчик. Когда он открыл его, в чемоданчике оказался аккуратно сложенный по кармашкам слесарный инструмент. Мужик в робе с полосками немного повозился с замком, потом отжал монтировкой полотно двери, велел сержанту «так подержать» и стукнул по замку двери молотком два раза. В замке что-то металлически хрустнуло, не иначе, как сломавшись, дверь приоткрылась, и из образовавшегося проема пулей вылетела серая комнатная муха. Сделав над лестничной площадкой круг, муха спикировала на Надежду Карповну и, едва не чиркнув крылышками по ее лбу (пенсионерка в самый последний момент успела увидеть муху и отпрянуть), улетела в одном ей известном направлении. Угрюмый мужик в теплой робе с полосками открыл дверь пошире, и все, кто был на площадке, машинально зажали носы, – из квартиры так пахнуло мертвяцким духом, что только держись.

– Неужто,

и правда, помер? – испуганно промолвила Надежда Карповна, посмотрев на участкового. Хотя ни у кого сомнений более не оставалось.

– Щас поглядим, – нарочито бодро произнес старший лейтенант и смело шагнул в прихожую квартиры, прикрывая рукавом нос. Следом за ним прошел пожилой полицейский и вездесущая Надежда Карповна. Остальные жильцы, что стояли на лестничной площадке, в квартиру зайти не решились: трупный запах так бил в носоглотку, что начинали слезиться глаза…

Картина, что открылась их взорам, была следующей.

Виктор Степанович возлежал на кухне между холодильником и газовой плитой и смотрел куда-то вбок остановившимся взглядом. На кухне был полный разгром, каковой остается после того, как в посудной лавке побывает рассерженный слон. Беспорядок наблюдался в комнате и даже в ванной, где на множество острых кусков было разбито настенное зеркало. Все навевало на мысль о том, что в квартире велась нешуточная борьба. Похоже, что не на жизнь, а на смерть. И тот, с кем боролся покойный Василий Онищенко, по всему видать, вышел победителем…

– На несчастный случай непохоже, – осторожно изрек пожилой полицейский, начавший службу еще, верно, при Андропове или Черненко. – Вон что покойник с тем, кто его навек приголубил, в квартире-то понаделали…

– Вижу, – отозвался участковый. И добавил, скорее, для себя: – Надо сообщить в отдел…

Глава 6. Зловредная муха

Муха, вылетевшая из квартиры Онищенко и едва не впечатавшаяся в лоб пенсионерке Надежде Карповне Фроловой, была самой что ни на есть обычной серой комнатной мухой. А если быть точнее: вид короткоусых двукрылых из семейства настоящие мухи. Родилась она из крохотного белого яйца продолговатой формы длинною в миллиметр, – хрен такое заметишь! Особенно если муха-мама отложила яйца в мусорном баке между обгрызенными корками арбуза и рыбьими кишками, излучающими амбре метров на двадцать, а по ветру, так и вовсе на все пятьдесят!

Через день с небольшим яйцо лопнуло, и на слизь от гнилой арбузной корки выползла почти прозрачная белая личинка без головы и ног. Ничего не видя, не слыша и почти не чувствуя, личинка серой комнатной мухи с первой же минуты своего появления на свет начала жрать, ибо неимение головы отнюдь не обуславливало отсутствие ротового отверстия, ведущего в глотку.

Потреблялась пища – все, что не имело твердости камня – при помощи ротовых крючков. Они наподобие лопастей снегоуборочной машины загребали соскобленную пищу аккурат в отверстие рта. Если личинка, двигаясь при помощи тех же ротовых крючков, упирающихся в различные предметы и тем самым получая движение выползала на свет, то мгновенно спешила убраться куда-нибудь поглубже, но не слишком, ибо помимо пищи будущая комнатная муха нуждалась в свободном притоке кислорода.

Через день личинка полиняла, потолстела и перестала быть почти прозрачной.

Через три дня она снова полиняла, заметно удлинилась и сменила белый окрас на желтовато-бурый, оставаясь при этом, как и ранее, безголовой и обезноженной.

Через пять дней личинка будущей серой комнатной мухи сделалась короче и толще и стала походить на миниатюрный бочонок, что использовались в стародавние советские времена в домашней игре «лото». Затем она отказалась от приема пищи, что сделать было, наверное, непросто. После выбрала место потеплее и посуше, чему не помешала ее безголовость, полиняла в третий раз и, не сбрасывая шкурку, окуклилась. То есть закрылась ото всех кукольным чехлом и впала в реструктуризационный анабиоз, когда безголовый и безногий червячок превращается в новый вид взрослого животного под названием комнатная муха.