Двое могут хранить секрет
Шрифт:
И Кэтрин должна знать, что мама переживает из-за сегодняшнего мероприятия. Мы никогда не участвовали в сборе средств для стипендии в честь Лейси Килдафф. Потому в основном, что нас никогда не приглашали.
Или не желали видеть.
Ноздри Питера снова вздрагивают.
– Давайте-ка пойдем. Мы опаздываем.
Он открывает дверь и пропускает нас вперед, одновременно нажимая кнопку на автомобильном брелоке. Двигатель его черного «Рейндж Ровера» на подъездной дорожке заводится, и мы с Кэтрин забираемся на заднее сиденье. Мама устраивается на пассажирском месте впереди и переключает радио со станции «Топ 40», которую Кэтрин любит слушать на полную громкость, на «Национальное общественное
Извилистая подъездная дорожка Нилссонов самая длинная часть пути. После нее – несколько быстрых поворотов, и мы в центре Эхо-Риджа. Если можно так выразиться. Ничего особенного тут нет – по обе стороны Манчестер-стрит ряд красных кирпичных домов с белой отделкой, а вдоль них старомодные чугунные фонарные столбы. Здесь всегда мало народу, но особенно пустынно вечером в среду перед началом учебного года. Полгорода все еще на каникулах, а другая половина участвует в сборе средств в культурном центре Эхо-Риджа. Именно здесь происходят все значимые события города, если не в доме Нилссонов.
В нашем доме. Не могу к этому привыкнуть.
Питер производит параллельную парковку на Манчестер-стрит, и мы высаживаемся на тротуар. Мы как раз напротив похоронного бюро О’Нейлла, и Кэтрин вздыхает, когда мы идем мимо бледно-голубого здания в викторианском стиле.
– Очень жаль, что тебя не было на заупокойной службе по мистеру Баумену, – говорит она. – Все прошло очень хорошо. Школьный хор спел «Учителю с любовью», и все расплакались.
У меня сжимается сердце. Мистер Баумен был моим любимым учителем в Эхо-Ридже, самым любимым. Он умел тихо подметить твою сильную сторону и поощрить тебя на ее совершенствование. После отъезда Деклана и бегства отца, когда меня переполняла негативная энергия и некуда было ее приложить, именно он предложил мне заняться ударными. Мне просто нехорошо делается при мысли о том, что кто-то сбил его и оставил умирать посреди дороги.
– Зачем он вообще вышел на улицу в град? – спрашиваю я, потому что легче сосредоточиться на этом, чем постоянно чувствовать себя дерьмом.
– Рядом с ним нашли пластиковый контейнер, – говорит Питер. – Кто-то из учителей на похоронах сказал, что, возможно, он собирал пожертвования на урок об изменении климата, который он планировал провести. Но, полагаю, мы никогда точно не узнаем.
И теперь мне еще хуже, потому что я представляю: мистер Баумен выходит из дома поздно вечером, с зонтиком и пластмассовым контейнером, воодушевленный, потому что собирается сделать науку реальной. Он много говорил на эту тему.
Через пару кварталов деревянная табличка с золотой каймой приглашает нас в культурный центр. Это самое внушительное из всех кирпичных зданий, с башней с часами и широкой лестницей, ведущей к резной деревянной двери. Я тянусь к дверной ручке, но Питер опережает меня. Всегда. Этого парня не переджентельменишь. Мама благодарно улыбается ему и входит.
Женщина у дверей направляет нас по коридору к просторному помещению, в котором стоит несколько десятков круглых столов. Кое-кто из собравшихся сидит, но большинство перемещаются по залу и разговаривают. Несколько человек поворачиваются к нам, а потом, как костяшки домино, поворачиваются и все остальные.
Этого момента в Эхо-Ридже ждали: впервые за пять лет члены семьи Келли пришли на вечер памяти Лейси Килдафф.
Девушки, в убийстве которой большинство жителей города по-прежнему считают виновным моего брата.
– О, здесь Тео, – бормочет Кэтрин и смешивается с толпой, направляясь к своему парню.
Вот и вся солидарность. Моя мать нервно облизывает губы. Питер берет ее под руку и широко, ослепительно
Лейси и Деклан ссорились в течение нескольких недель перед ее смертью; обычно Деклан вел себя, как высокомерный болван, но только не со своей девушкой. Затем они вдруг начали хлопать дверями, отменять свидания и переругиваться в социальных сетях. Последним злобным постом Деклана на ленте Лейси в «Инстаграме» стало сообщение, которое постоянно показывали в новостях на протяжении нескольких недель после того, как нашли ее тело.
Ты мне до чертовой матери надоела. НАДОЕЛА. Ты даже не представляешь.
Толпа в культурном центре Эхо-Риджа что-то чересчур тиха. Даже улыбка Питера делается немного напряженной. А я предполагал, что у Нилссонов более прочные доспехи. Я уже готов что-нибудь сказать или выкинуть какой-то отчаянный номер, чтобы разрядить напряжение, когда слышу обращенный к нам приветливый голос:
– Здравствуй, Питер. И Алисия! Малкольм! Хорошо, что вы оба пришли.
Это мама Лейси, Мелани Килдафф, она идет к нам, широко улыбаясь. Обнимает сначала мою мать, потом меня, а когда отстраняется, никто уже на нас не пялится.
– Спасибо, – бормочу я.
Мне неизвестно, что Мелани думает о Деклане; она никогда не говорила. Но после смерти Лейси, когда, казалось, весь мир ненавидит мою семью, Мелани всегда была подчеркнуто доброжелательна с нами. Простого «спасибо» явно недостаточно, но Мелани касается моей руки, словно этого даже слишком много, а потом поворачивается к маме и Питеру.
– Пожалуйста, садитесь, где хотите, – говорит она, указывая на столы. – Ужин вот-вот начнут подавать.
Она отходит от нас и направляется к столу, где сидят ее родные, соседи и пара ребят моего возраста, которых я никогда раньше не видел. Что достаточно необычно для нашего городка, и поэтому я всячески пытаюсь получше их разглядеть. Парень мне не очень хорошо виден, а вот девушку не заметить трудно. У нее буйная копна кудрявых волос, которые кажутся неживыми, и странное платье в цветочек, словно извлеченное из бабушкиного сундука. Может, это ретро, не знаю. Кэтрин и под страхом смерти такое не наденет. Девушка встречается со мной взглядом, и я сразу отвожу глаза. Будучи последние пять лет братом Деклана, я усвоил одно: никому не нравится, когда на него пристально смотрит один из братьев Келли.
Питер делает шаг к столикам первого ряда, но в этот момент возвращается Кэтрин и тянет его за руку.
– Давай сядем за стол Тео, а, пап? Там полно места. – Питер колеблется – ему нравится быть ведущим, а не ведомым, – и Кэтрин пускает в ход свой самый умоляющий тон. – Ну пожалуйста. Я целую неделю его не видела, а его родители хотят поговорить с тобой про то постановление о светофоре.
Умеет же она. Больше всего на свете Питер любит всесторонне обсуждать всякую лабуду, которой занимается городской совет и которая на любого другого нагоняет смертельную скуку. Он снисходительно улыбается и меняет курс.
Когда мы подходим, за столом на десять персон сидят только парень Кэтрин – Тео – и его родители. Мы с Тео вместе с детского сада, но он, как обычно, смотрит сквозь меня и машет рукой кому-то за моей спиной.
– Привет, Кайл! Давай сюда.
О черт.
Лучший друг Тео, Кайл, садится между ним и моей матерью, а рядом со мной скрежещет ножками по полу стул, на который усаживается крупный седеющий блондин. Чэд Макналти, отец Кайла и полицейский офицер, расследовавший убийство Лейси. Мало нам неловкости для одного вечера. Моя мать делается похожей на загнанного оленя, что случается всегда, когда рядом оказываются члены семьи Макналти, и Питер раздувает ноздри в сторону ничего не замечающего Тео.