Двое, не считая призраков
Шрифт:
— С кем не бывает! — миролюбиво проговорила Катя. — Дайте мне телефон ваших родных, они приедут и заберут вас.
Дура! Я тебе человеческим языком… Хотя, конечно, мы-то привыкли к своему… статусу, а впервые призрак увидеть, наверное, непривычно. Я тебе докажу! Смотри внимательно!
Катя точно знала, что она не спит. Но видеть подобное можно было только во сне, во сто крат более страшном, чем кошмары с мамой в главной роли.
Старик взялся за голову и стал быстро ее закручивать по оси, шея у него покрылась складками, как отжимаемая тряпка.
— Как фокус? Вот еще смотри!
Он проделывал со своим каучуковым телом немыслимое: скручивал руку в трубочку, и она оказывалась под мышкой, а потом снова становилась нормальной, вдавливал уши в глубину черепа, надувал щеки, и уши возвращались на место…
Катя от ужаса остолбенела. Широко раскрытыми глазами смотрела на безумное представление.
Харитон Романович кривлялся, корчился и приговаривал:
— Теперь поверила? Не желаешь меня потрогать? Ты должна радоваться, что избранная, можешь с покойниками общаться. Мы для тебя о-го-го сколько сделаем! Продолжим начатое твоим папочкой. Королева, принцесса — тьфу! Ты такую власть наберешь, что короли и принцессы будут у тебя в ногах валяться. Только меня слушайся. И другие к тебе придут. Может, с кем-то хочешь особо встретиться? Не стесняйся! Могу принцессу Диану привести или певца какого-нибудь, из битлов, хочешь? Кто у вас в моде из усопших? Да хоть целый хор тебе организую. Прямо сейчас, хочешь? Веришь мне?
Катя верила и закричала, как последний раз в жизни:
— Не-е-ет!
В этот момент Антон переобувался в прихожей.
Он испробовал все: уговаривал, целовал, поил водой, хлопал по щекам, тряс за плечи. Катя дрожать перестала, но, по-прежнему каменно безучастная, не моргая, смотрела в одну точку. Антон думал, что никогда не опустится до такой низости, чтобы кричать на Катю. Но через несколько минут безуспешных попыток он вопил во все горло:
— Говори! Не молчи! Что случилось? Я тебе приказываю! Говори что угодно, хоть алфавит. Ты помнишь алфавит? Начали: а, б…
Бесполезно, Катя оставалась безучастной, словно заколдованная прикосновением волшебной палочки злодея-колдуна.
Крик не помог, оставалось пустить в ход шантаж и угрозы. Антон знал совершенно четко, что Катю надо растормошить, чего бы это ни стоило. Он сходил на кухню и вернулся с большими ножницами.
Показал Кате свою ладонь с растопыренными пальцами, для этого ему пришлось ловить фокус ее взгляда:
— Это моя рука, на ней пять пальцев. А это кухонные ножницы, помнишь, я их купил у коробейников, чтобы резать курицу? Видишь? Сейчас я буду отрезать себе по пальцу, пока ты не заговоришь. Поняла? Ну что, начали? Кровищи будет, конечно, но мне плевать, у меня две руки и две ноги, двадцать пальцев. Молчи, если тебе их не жалко!
Он раздвинул ножницы и вложил между лезвиями мизинец. Был полон решимости нажать на лезвия, но Катя проговорила:
— Не надо!
И закрыла глаза, обмякла.
— Что не надо? Говори! Дьявол тебя задери, говори!
— Прости
— За что?
Нечеловеческим усилием воли Катя взяла себя в руки, глубоко вздохнула, открыла глаза. Слова выдавливала с трудом:
— Прости, пожалуйста, что влюбился в нездоровую девушку. Тебе придется вызвать врача, отвезти меня в клинику.
— Врача? Отлично! Какого профиля? Что у тебя болит?
— Ничего не болит. Врач психиатр, клиника для душевнобольных. Над сумасшедшими часто смеются, но это вовсе не весело — сходить с ума.
— Верно, я был на грани. Посмотри на меня, обхохочешься. Катя, что произошло? Почему ты решила, что у тебя нарушения психики? В скобках замечу, что обычные умалишенные считают себя полностью здоровыми.
— У меня были галлюцинации. Очень натуральные, явственные и кошмарные, некрофильские.
— Приплыли! — в досаде стукнул Антон по столу кулаком. — Кого ты видела? Маму?
— Нет. Старичка, Харитона Романовича.
— Ты его раньше знала?
— Нет.
— Давно он умер?
— Двадцать лет назад. Какое это имеет значение? Пытаешься внушить мне, что ничего ужасного не произошло? Спасибо, конечно, только…
— Отвечай на мои вопросы, пожалуйста! Чего хотел Харитон Романович?
— Какая разница? Я не желаю вспоминать свой бред! Он… он… голову закручивал, как болт…
Катя совершила попытку снова впасть в ступор: расширила глаза, уставилась в одну точку. Но Антон был начеку:
— Не смей отключаться! Самое лучшее тебе сейчас поплакать. Давай порыдаем, а? Господи, воля твоя, думал ли я, что стану уговаривать тебя пустить слезу? Все с ног на голову!
— Плакать не хочется, — вздохнула Катя. — Это так ужасно, что даже нет слез. Мне себя очень жалко, а еще больше — тебя и тех минут, которые мы бы прожили вместе, праздников и будней. Наверное, я была слишком счастлива, чтобы не съехать с ума.
— Девочка моя! Тебе совершенно не в чем винить себя. Дело обстоит… проще и сложнее… с точки зрения здравого смысла абсурдно, но этот абсурд тебе придется принять за реальность.
— Думаешь, меня вылечат?
— Да, через полчаса. И эскулапом выступлю я сам, но вначале мне надо выпить немного коньяка. Тебе не предлагаю спиртное, только молоко или сок. Потом объясню почему.
— Надо пол подтереть, — неуверенно проговорила Катя и показала на лужу.
Отлично, подумал Антон. Мелкие хозяйственные заботы отлично привязывают к жизни.
Помощи Кате он не предложил, пусть сама шваброй орудует в терапевтических целях.
Проснулась бабушка, ее покормили, сводили в туалет. Катя действовала как автомат, не увидела, что Антон дал бабушке двойную норму «лекарства», чтобы не мешала и крепко спала.
Они сидели на кухне. Катя мерзла, надела два спортивных костюма. Антон тянул коньяк, предупредил:
— Сразу договоримся, что ни ты, ни я не сумасшедшие, никто никого не заразил. Шизофрения и паранойя не педикулез, со вшами не передаются.