Двое с лицами малолетних преступников (сборник)
Шрифт:
— Как вы думаете, — спросил Кухня, — когда нашего выпустят?
Брат больного пожал плечами:
— Мой брат девятый год лежит.
— Никак не вылечится? — охнули ребята.
— Бывает, вылечится месяца на два, а потом опять сюда…
— Да-а-а, — сказал Винт, — вдруг неделю проболеешь, и то от скуки деваться некуда…
— У нас другое дело, — сказал Кухня, — понимаете, он не больной, по ошибке.
— И у меня по ошибке, — согласился брат больного, — тут половина
— Ну да? — не поверил Винт. — Кому ж это надо столько народу кормить?
— Родственникам, — сказал брат больного, — некоторым родственникам очень выгодно. Вот у моего брата была жена, так?
Ребята кивнули.
— Такая… жалко, вы еще пацаны, вам всего не расскажешь.
— Говорите, говорите, — сказал Кухня, — мы всякое в жизни видели.
— Так вот, восемь лет назад мой брат почувствовал неладное. Он вечером выпивал обязательно, без этого уснуть не мог. Днем на работе — никогда, а вечером выпивал, крепко выпивал. И вдруг по утрам у него стала болеть голова.
— Говорят, с утра надо опохмеляться, — сказал Винт.
— Пробовал, не помогало. Тогда один раз он делает вид, что пьет, а сам рюмки под стол выливает. Незаметно для нее, для этой… как ее, мать ее, ну жены. Потом ложится, закрывает глаза, вроде спит. И что бы вы думали? — Брат больного посмотрел на Винта, потом на Кухню, опять на Винта.
— Не знаю, — сказал Винт.
— Она берет доску, на которой брат обычно мясо рубил. Убирает у него из-под головы подушку, вместо нее… эту доску. Хватает его за волосы и начинает его затылком со всей силы стучать об эту тесину…
Ребята не ожидали такого поворота, даже интересно стало.
— Он вскакивает, хватает топор…
Человек посмотрел на Винта, на Кухню.
— Зарубил?! — сказал Кухня.
— Не успел — она в окно выпрыгнула…
Все помолчали, обдумывая историю.
— А зачем она так? — спросил Винт.
Человек отчаянно сморщился, махнул рукой.
— Не любила, собака, — сказал горько.
— У нас просто, — вздохнул Винт, — никакой любви.
— Ничего себе просто! — обиделся Кухня за их случай. — У нас вообще страшное дело. Каким-то людям нужно упрятать человека в дурдом.
— Может, они хотят его квартиру оттяпать? — предположил брат больного. — Или машину.
— Нет, — сказал Винт, — наш бедный…
— Может, все-таки в милицию заявить? — посоветовался с опытным человеком Кухня.
— Они с милицией заодно, — сказал брат больного. — Кто его в дурдом доставил? — Мужик развел руками: — Мафия! Они из кого хочешь урода сделают.
Кухня понял, что дома все равно влетит, и бросил об этом переживать. Как они и ожидали, их портфели забрал
— Пятый раз смотрю, и все равно страшно, — похвастался он. — Хотите, на начало поставлю.
— Не надо, Вася, — вежливо отказался Кухня, — а то мы домой побоимся идти.
Вокруг такое творилось, а люди ходили, и ничего. Все были уверены — самое страшное происходит в фильмах ужасов.
Солнце катило среди нежных облаков, светло-желтое, просто сыр в масле.
— Винт, — сказал Кухня, — хочешь, я скажу — ты обалдеешь?
— Ну?
— Там, на кладбище, никого не выкапывали. Наоборот, закапывали.
Винт обалдел:
— Что закапывали?
— Какие-нибудь ценности. Ворованные.
— Что ж они, места не могли найти повеселее?
— В том и фокус. Везде, где закопаешь, видно, что земля перекопана, а здесь нет — могила-то свежая.
— Ну, Кухня! Я б никогда не додумался.
— Это не я, — сознался Кухня, — в одном детективе прочитал. Только там убили человека и зарыли в свежую могилу. Самое милое дело. И земля перекопана, и никто не догадается разыскивать труп в чужой могиле…
Винт вдруг остановился и сказал:
— Кухня! А ты помнишь этот крик на кладбище?!
Кухня начал икать.
— Что это со мной? — сказал он. — Весь день сегодня икаю.
— Кто-то вспоминает, — хмуро разъяснил Винт.
— Родители. — Кухня опять икнул. — Значит, ты думаешь кричал тот, кого потом закопали?..
В дверь кабинета вошла Тихонша, за ней здоровый, непрошибаемый мужик с маленькими, умными глазками.
— Это мой деверь, — сказала Тихонша. Конов не стал представляться.
— Вы определили, что у вас похитили? — спросил он.
— Хуже, — глухим голосом сказала Тихонша, — тут такие дела…
— Что еще?
— Я сегодня была на кладбище…
— Короче! — чуть громче, чем надо, сказал Конов. «Нервы ни к черту!» — подумал про себя.
— Мы заявление составили. — Она дала ему три исписанных листа бумаги.
У Конова задрожала рука. Он положил бумаги перед собой на стол. «Было ясное раннее утро. Я сидела на могиле моего супруга (покойного) Тихонова Дмитрия Степановича», — прочел с отвращением.
Она сразу почувствовала неладное, когда появились двое мальчиков. «С лицами малолетних преступников» — так они ей показались. «Она в маразме, шизофреничка. — У Конова в глазах плыли строки нового заявления. — Ну а родственник? Или у них это семейное? Или, — неожиданно мелькнуло у него, — мне надо срочно в отпуск!»