Двое в океане
Шрифт:
— М-да… Картинка не из веселых.
И, обернувшись к Азан, прямо глядя ей в глаза, сказал:
— На вас, Алина Яновна, мне куда приятнее смотреть, чем на эту карту.
Белокожее, почти не поддававшееся загару лицо Алины мгновенно вспыхнуло румянцем, она торопливо отвела глаза в сторону, а Чайкин незаметно ухмыльнулся в кулак.
— Шторм так шторм! Переживем как-нибудь, — продолжал Кулагин, поглядывая с легкой усмешкой с высоты своего роста на маленькую хрупкую Алину. — А скорее всего обойдет сторонкой. Ведь
— Не все! — ответила она твердо. — Не все!
Кулагин погодил, склонив голову набок, словно обдумывал ответ, потом, уже ни на кого не глядя, направился к двери.
— Идем прежним курсом! — бросил на ходу. — Думаю, что от циклона удерем.
К вечеру они вошли в район Карионской гряды. Где-то впереди по курсу были острова, от которых все другие суда шарахались, как от убийц. «Онега» держала путь прямо на гряду.
Перед ужином возле дверей в столовую команды вывесили лист ватмана, на котором под размашисто выведенным голубым фломастером словом «молния» сообщалось:
«Внимание! Внимание! «Онега» вошла в один из самых неисследованных районов океана. Мы все уверены, что созданная товарищами Смолиным и Чайкиным сказочная машина под названием спаркер, подобно молнии, высветит самые тайные тайны, погребенные во мраке океанской пучины. Желаем товарищам Смолину и Чайкину успехов в их эксперименте!»
Увидев «молнию», Смолин поспешил к Мосину. Тот сидел за столом, несмотря на духоту, обряженный в нейлоновый спортивный костюм, и одним пальцем что-то выстукивал на машинке. В каюте пахло крепким спортивным потом и цветочным одеколоном.
— За рекламу нашей работы спасибо! — сказал Смолин. — Но текст не точен. Спаркер изобрел Чайкин. Я ему только помогал в наладке. Зачем же вы его поставили на второе место?
Мосин наморщил лоб:
— Да ведь я как положено — по старшинству. Вы все-таки доктор наук, а у него еще и звания никакого нет, да и по возрасту…
— Но именно он, Чайкин, изобрел этот аппарат. А что получилось? Публично принизили достижение молодого ученого. Лучше снимите! И вообще, к чему вся эта трескотня?
— У нас на танкерах как какое трудовое достижение — сразу «молния»! Для воспитания коллектива. — Мосин вздохнул. — А здесь и не поймешь, как вас всех воспитывать. У каждого своя амбиция. — Он встал из-за стола.
— Ладно, сниму! Чайкин тоже просит снять.
— Чайкин просит?!
— Да, полчаса назад приходил. С обидой. Говорит: либо переправьте, либо снимите вовсе!
— Вот оно что!
Мосин с усмешкой кивнул:
— Так-то, Константин Юрьевич! Как говорится, се ля ви. Порой и людям науки очень даже по душе эта самая «трескотня», как вы изволили выразиться.
«Се ля ви! Это верно, — с горечью подумал
Чайкин сидел у осциллографа и рассматривал снятую с барабана ленту. На шум открываемой двери он даже не обернулся. Знал, что пришел Смолин. Не отрывая взгляда от ленты, сказал:
— Даже не верится. Пробили кору запросто, как яичную скорлупу. А что будет ночью, когда подберемся к самой преисподней и запустим спаркер на полную мощность!
С утра многие звонили, интересовались, но Смолин всех безжалостно обрывал, не снисходя до ответов даже на самые короткие вопросы. Ответил только Солюсу, который сказал, что не может заснуть, потому что волнуется за их эксперимент.
— Волнуйтесь, Орест Викентьевич! Волнуйтесь! — поощрил его Смолин. — Завтра, надеюсь, мы станем вашими конкурентами, отыщем в океане нечто такое же неожиданное, как ваша золотая рыбка.
— И дадите этому неожиданному название?
— Конечно!
Смолин почувствовал, что старый академик улыбается.
— И я надеюсь, что это вы назовете…
— Надейтесь! — перебил его Смолин. — Если нам повезет, мы станем жутко добрыми. И поступим так, как вы скажете…
— Ловлю на слове! — весело прокричал в трубку Солюс.
В полночь позвонила Ирина, поинтересовалась, как дела, довольны ли результатами.
— Довольны! — коротко сообщил Смолин.
— Я хотела спросить… — Она примолкла, и в этой паузе Смолин почувствовал колебание, — …вам ничего не нужно? Не голодны? Или о вас, как всегда, заботятся?
Теперь в ее тоне промелькнула ирония.
Смолину стало смешно. Еще бы! По ее убеждению, только она, Лукина, может нести высокую миссию милосердия, только она для этого создана. И вдруг кто-то присвоил ее права! Впервые за время рейса он разглядел в Ирине острую колючку ревности, и это польстило.
— Не беспокойся! О нас заботятся! — Он опустил трубку на рычаг.
В час ночи пришла Галицкая. Молча, ни слова не сказав сидящим у аппарата, принялась за привычное свое дело, приготовление чая, который в эту ночь должен быть особенно крепким.
Принимая из рук Насти кружку с пахучим, чернильной густоты напитком, Смолин заглянул ей в глаза, и на сердце у него потеплело.
— Вы наш добрый ангел, Настенька! Что бы мы без вас делали?
— Просто-напросто остались бы без чая, только и всего! — спокойно ответила она.
Прошло еще полчаса, и снова на столе задребезжал телефон, настойчиво, нетерпеливо. Хватая трубку, Смолин хотел ругнуться — как раз шли особенно интересные записи, «Онега» входила в зону разлома. Звонила Алина Азан.