Двое в океане
Шрифт:
— Конечно!
— Дай-то бог!
— Как вы здесь оказались? — также вполголоса поинтересовался Смолин. — И они вас не гонят вниз?
В сумраке глаза старика живо блеснули.
— Гнали! А потом смирились. Сделали исключение. Они же моряки, понимают: в такой шторм шлюпка не для восьмидесятилетнего. Я ведь в море тоже человек бывалый. Уж лучше делить судьбу с «Онегой». — Он кивнул в сторону капитана: — И надеяться на них.
— Капитан, мы без флага идем! — спокойно, словно между прочим,
Сквозь тучи пробился слабый луч солнца, заходящего где-то в неведомых краях, должно быть, его последний прощальный луч. Он четко обозначил на фоне окна очертания темной фигуры капитана. Капитан молчал. Смолин знал, что в открытом море, особенно во время непогоды, обычно корабельный флаг на мачте не поднимают, «экономят», чтоб не трепался зазря на ветру.
— Без флага сейчас не положено… — задумчиво, словно размышляя вслух, наконец произнес капитан. И уже другим, командирским баском приказал: — Флаг поднять!
— Есть поднять! — отозвался Аракелян.
Спокойный, обыденный подъем флага сейчас имел особое значение, то самое, ради чего все эти люди, несмотря на тропическую жару и влажность, находились на посту при полной вечерней униформе. Вон Кулагин даже к гренадскому генерал-губернатору ездил в летней форменной куртке, а сейчас в таком же, как у капитана, темно-синем форменном костюме, на котором вместо погон шевроны на рукавах — как на смотре.
— По расчету, мы уже по стрелке течения, — сообщил Кулагин.
Капитан сердито посопел:
— Вот когда она нам нужна! Самая малость осталась — обогнуть мыс.
Было ясно, что речь снова шла о машине. Капитан подошел к пульту управления, вытянул из гнезда телефонную трубку, бросил в нее сердито:
— Стармеха! — выслушал ответ и тем же тоном продолжил: — Ладно, не зови. Лучше скажи, как у вас там?
Помедлил, переваривая ответ того, кто был на другом конце провода, и вдруг его голос странно помягчел, стал чуть ли не просящим:
— А если на погнутом? Если с трещиной? Если все-таки рискнуть? А? Что?! — Бунич передернулся. — А ну вас к дьяволу! Делаем! Толку-то от вашего дела! Мне сейчас нужно! Понимаешь, сию минуту! А не завтра!
Швырнул трубку на место, с холодным бешенством процедил:
— Делают! В положенный час дело бы делал, а не дрых! Сурок!
— Какой там сурок! Убивец! — зло добавил Кулагин.
Солюс наклонился к стоящему рядом с ним Рудневу, тихо спросил:
— Это о ком так?
— О Корюшине. На нем вина. В порту на Гренаде ночью на корме дежурил и задремал. А когда продрал зенки, увидел, как двое неизвестных пробежали по палубе и со слипа сиганули в воду. И представляете, Корюшин об этом ни слова. Сдрейфил. Только тогда и сообщил, когда взрыв случился. Раскаялся, гад.
«Корюшин? Третий механик…
— На северной оконечности гряды должен быть автоматический маяк. Так по лоции, — сказал Кулагин, пошарив биноклем в заоконном сумраке. — А маяка не видно. По времени уже должен проблескивать.
— Может, испортился? — предположил Руднев. — Захлестал шторм. В такую погоду даже маяки могут погаснуть.
— Маяки никогда не должны гаснуть, — отважился вступить в разговор Солюс. — На то они и маяки.
На Солюса взглянули с недоумением, но промолчали.
— А знаете, что значит в переводе Карийон? — ободренный молчанием, снова высказался Солюс. — Это значит колокольный. Земля колоколов!
Ему не ответили и на этот раз.
— Справа на траверзе мыс Западный, капитан! — сообщил Кулагин, наклонившись над раструбом локатора.
— Понял! — Капитан взглянул в лобовое стекло, потом подошел к окну по правому борту, постоял возле него, всматриваясь в сумрак вечернего океана, словно надеялся разглядеть этот самый мыс. — Вертит нас, как балерину, и не поймешь, где что!
И как бы в подтверждение его слов, судно, вздрогнув под очередным ударом волны, стремительно завалилось на правый борт, да так круто, что за квадратом окна, к которому притиснуло капитана, где-то совсем рядом блеснула белая пена волны. «Онега» лежала на боку мучительно долго. Смолин слышал рядом тяжелое дыхание Солюса, тот цеплялся за кресло штурвального, а за пояс его держал одной рукой Аракелян.
— Ничего себе! — подытожил голос Руднева, когда судно снова вышло из крена. — И вправду балет!
— За мысом ветер снова будет в борт, — спокойно заметил капитан. — Так что приготовьтесь: поваляет на всю катушку!
— Мы готовы, капитан! — бойко отозвался Аракелян.
— Нам не привыкать! — добавил Солюс.
Капитан, кажется впервые, засмеялся:
— Ну, тогда мы спасены! — воспользовавшись выровнявшейся под ногами палубой, он сделал несколько шагов по рубке. Остановился рядом с Солюсом. — Вы, Орест Викентьевич, большой оптимист, но, пожалуйста, держитесь покрепче. За скобу! За скобу!
Голос капитана стал непривычно мягким, словно он за что-то перед академиком извинялся.
— А то ведь разобьет. А вы еще нужны Отечеству.
— Все мы нужны Отечеству, — сказал Солюс. — Каждый по-своему.
— Вот именно: каждый по-своему! — Капитан посопел. — Я, например, если даст бог выкарабкаемся, понадоблюсь Отечеству для ответа.
— Какого ответа?
— Строгого. По большому счету. За все! За все наше разгильдяйство. И прежде всего за то, что вляпал людей и судно в эту историю.