Двое в океане
Шрифт:
— Зачем ему головы?
— Липиды в них ищет.
— А что это такое — липиды?
Крепышин широко развел руками:
— Очередная научная абракадабра. Какое-то вещество в мозгу. Наверное, нечто серенькое, скользкое, ничтожное. Оказывается, именно по этому серенькому, ничтожному академик и определяет эволюцию всего живого на земле, в том числе наше с вами умственное развитие.
И, пряча усмешку, добавил:
— По крайней мере, так ему кажется.
Крепышин скрестил на груди руки, приняв позу нейтрального наблюдателя, способного к объективным суждениям. Смолину почему-то подумалось,
— Вполне возможно, просто старческое чудачество, — продолжал Крепышин, лениво растягивая слова. — Как любит начинать свои речи Доброхотова, «в одном нашем давнем рейсе» ребята подшутили над профессором, присланным к нам из какого-то рыбного НИИ. Старик мечтал открыть новый тип рыбы. Однажды так же, как сейчас, поднимали трал, на который профессор возлагал особые надежды, и вот один проказник из его же отряда в момент прохождения трала у борта сунул в сеть через открытый иллюминатор извлеченную из банки тихоокеанскую маринованную селедку, блестящую, жирненькую, — прямо на стол под водочку. Старик увидел ее в противне и задрожал: открытие! Судорожно схватил, понесся в лабораторию: «Нашел! Эврика!» Потом два дня не выходил из каюты — от обиды.
— Злая шутка, — поморщился Смолин. — Тем более над стариком.
— В дальнем рейсе, Константин Юрьевич, без шутки нельзя. Никак нельзя! — В голосе его звучали назидательные нотки. — Иначе загнешься от тоски. «В «Золотом теленке» об этом говорится вполне определенно: «Фруктовые воды несут нам углеводы».
За обедом Золотцев сиял, как именинник. Еще бы: такой удачный трал! Файбышевский доволен, Солюс доволен, даже геологи неожиданно получили образцы, случайно зацепленные тралом. Вот только бедняжке Корнеевой не повезло. Но в другой раз повезет, обязательно. Не все сразу. Всегда найдется выход. Всегда!
Была и еще одна причина для благодушия: Золотцев получил из Италии, из нашего посольства телеграмму. Руководство экспедиции приглашают в Рим. Очень важная встреча. В ней будут участвовать представители нефтяной компании, которая заинтересована в наших геологических исследованиях в Тирренском море. Сообщили еще, что американцы прибудут в Чивитавеккья в точно назначенный срок. У всех отлегло от сердца. Не очень-то добрые времена ныне для наших научных судов. Чтобы получить разрешение на заход в иной иностранный порт, МИД в Москве за три месяца посылает ноту с просьбой. И нередко посольства ему отказывают. Увы, как говорят моряки, в море напряженка!
— Важно, что фирма в нас заинтересована. Большая фирма. Как раз та, которая заключала с СССР контракт на поставку сибирского газа. Она все может, — прокомментировал Ясневич.
— Это прекрасно, — удовлетворенно подытожила Доброхотова. — Значит, Рим посмотрим. Где я только не была! Даже на острове Пасхи. А вот в Риме не приходилось.
Бдительный Золотцев заприметил тень скорбной задумчивости на всегда живом и подвижном лице академика.
— Как я понял, голубчик Орест Викентьевич, вы вроде бы должны быть довольны
Академик слегка пожал плечами:
— Вполне доволен! Четыре рыбы получили. Прибыль в копилке. Наука у меня такая — накопительство. — Он улыбнулся одними глазами. — А результаты будут уже после моей смерти.
— Увы! Такова доля настоящего ученого, — живо поддержала Доброхотова. — Мы работаем на будущее. Мы, как пчелы, мед собираем для потомков.
— А что, если попробовать забросить еще один трал? Уже в другой точке. А? — Золотцев перевел задумчивый взор на сидящего напротив капитана. — Вот капитан утверждает, будто перед Италией определился резерв времени. Верно, Евгений Трифонович?
— Верно! — кивнул Бунич, не отрывая от стола глаз. Казалось, он был полностью безразличен к бодрому застольному разговору.
«Нахамил Солюсу, а теперь, должно быть, стыдно», — подумал Смолин. Неуютный тип этот капитан. Не такой бы нужен на борту научного судна, а молодой, общительный, здоровый. Вроде Кулагина. Ведь иностранцы будут.
— Если возможно — буду благодарен, — сказал академик. — Здесь район уникальный.
— Возможно! Возможно, голубчик Орест Викентьевич. Будем тралить. Обещаю! — Золотцев сделал паузу и привычным жестом дотронулся до дужки очков. — Есть одна просьба к вам, академик. Я знаю, еще до революции вы жили в Италии, а потом не раз бывали там, итальянским владеете. Не могли бы сегодня вечером рассказать экспедиции и экипажу об Италии?
Золотцев посмотрел на первого помощника.
— Что думаете по поводу моего предложения, Иван Кузьмич?
Тот, как всегда, ответил не сразу, мучительно наморщил лоб, словно решал проблему, требующую серьезного обмозгования, похлопал длинными ресницами:
— Положительно! На лекцию академика все придут. Это точно! Интересно и полезно! — Он теперь уже обращался к Солюсу. — Только, пожалуйста, в лекции сделайте особый упор на то, как там нашим людям держаться, как себя вести, как разговаривать с итальянцами. Так сказать, с учетом местной специфики. И все такое прочее…
Кажется, впервые заметил Смолин на сухих губах академика откровенно ироническую усмешку, хотя и мимолетную.
— Как держаться? — В его горле заклокотал хлипкий стариковский смешок. — Естественно держаться. С достоинством! Как разговаривать? Вежливо разговаривать! Видите ли, вежливость и умение владеть собой — первый признак воспитанности. И это касается всех. Без исключения!
Смолин быстро взглянул на капитана. Тот ковырял вилкой в гуляше, который сегодня был на редкость жестким.
Солюс отер салфеткой губы, как всегда поблагодарил за труд буфетчицу Клаву. Ел он мало, быстро, казалось, ему жалко тратить время на это нелепое занятие, и всегда первым покидал стол, чтобы скорее отправиться в свою лабораторию.
Вставая, взглянул на Мосина:
— Хорошо! Вечером я готов выступить.
И пошел неожиданной для его возраста легкой, подпрыгивающей походкой, маленький, подтянутый, аккуратный, ухоженный — будто шел не из кают-компании с ее малосъедобным гуляшом, самодельными салфетками из оберточной бумаги и унылым, как старый кот, капитаном, а из своего теплого стариковского дома, где о нем заботятся и его берегут.