Двое. После

Салах Алайна

— Тяни еще. Сильнее. 

Моя развязка настолько сильна, что пульсация передается даже лицу. Я сдавливаюсь щекой в мокрый кафель, моргаю, быстро и тяжело дышу. 

— Я не переборщил с волосами? — хрипло спрашивает Антон. — Ты просила сильнее.

Во второй раз за утро реальность стыдит меня, заставляет чувствовать себя худшим человеком на земле. Обманывать в мыслях — ничем не лучше, чем лгать в лицо. 

— Все нормально, — бормочу я, обнимая себя руками. — Выйдешь, ладно? Мне нужно голову помыть.

«Так нельзя.

Так нельзя. Так нельзя». Эта фраза подобно сверлу забуривается в сознание по пути в университет. Все происходит сейчас, абсолютно неправильно: мои возобновившиеся мысли о нем, эти сны, нежелание близости с Антоном и вопиющая замена в постели. Но что с этим делать, не имею ни малейшего понятия, ведь глобально между мной и Антоном ничего не изменилось. Проблема заключается с сравнении. Мое «После» с разгромным счетом проигрывает «До». Всего-то потребовалось получить напоминание. 

Антон нравится мне как мужчина, и я по-прежнему считаю его замечательным человеком, но Булатом он никогда не станет. И другие не станут — сейчас я в этом уверена. Так что мне делать? Неужели остаток жизни я обречена на сравнение?

Последняя лекция проходит словно в тумане. Созревшее решение меня пугает, заставляет ежится и ерзать на стуле. Мне невыносимо делать людям больно, тем более тем, кто мне настолько дорог. Антоном я очень дорожу. Легко ли это далось Булату? Не знаю. Он во много раз сильнее меня.

Я думаю о предстоящем разговоре всю обратную дорогу домой. Проматываю в голове намеченный монолог, пробую на вкус каждую фразу, оценивая, не резко ли она звучит. Морщусь, непроизвольно жмурюсь. «Антон, давай попробуем какое-то время побыть врозь». Киношная цитата — другой я не придумала, как не пыталась. Мне нужно время, свободное от лжи. Время, чтобы освободиться и снова стать честной. 

Сказать «Нам лучше расстаться» — страшно, я не готова. Мне потребовалось много времени, чтобы допустить Антона в свое одиночество, и на второй такой подвиг я не скоро решусь. Я эгоистично хочу оставить себе и нам шанс. 

Мне не требуется звонить Антону — он набирает мне сам и говорит, что хочет приехать. Как-то он признался, что в моей квартире ему лучше спится. 

— Я буду дома в течение получаса, — говорю я, с удовлетворением отмечая, что голос звучит уверенно и твердо. 

На деле, это лишь иллюзия, потому что я в ужасе. Сегодня я по собственной воле сделаю ему больно. 

— Я вина прихвачу, котенок? — бодро продолжает Антон. — Проведем пятницу дома как образцовая семейная пара. Кир звал в «Самолет», но я с тусами стопанулся. Реально меня понесло не в ту степь. 

Спустя час Антон приезжает ко мне. В одной руке держит бутылку вина и бумажный пакет с логотипом сыроварни, в другой — букет кровавых роз, источающих свой эксклюзивный аромат даже через порог. На лице — улыбка с оттенком вины. 

— Знаю, что ты злилась за коктейль и за покер. Я долбоеб. Нужно было раньше извиниться. 

Он

обнимает меня рукой, в которой держит цветы, прижимается губами ко лбу. Один из шипов вонзается мне в поясницу, но я едва ли это чувствую. Сердце мучительно сжимается, подсказывая верный ответ. Я не могу с ним так поступить. 

16

— Весы стоят на подоконнике. На один прием нужно сто грамм. — Я придаю лицу выражение особой серьезности, чтобы Антон понял, что я не шучу: — Ни при каких обстоятельствах не ведись на жалобные глаза этого разбойника. Банди сделает все, чтобы выпросить вкусняшку, а ему нельзя. Ветеринар сказала, что он потолстел, а в будущем это грозит проблемами с суставами и печенью.

Антон с насмешливой улыбкой кладет руки мне на плечи и касается губами кончика носа. 

— Спокойно, мамочка. Мы с барбосом справимся. Удачи тебе на экзамене.

Вчера мы с Антоном до часу ночи смотрели фильм, и я жутко проспала. Покормить и выгулять Банди я не успевала, а потому было решено, что это сделает Антон перед работой. Мне же сегодня предстоит сдать последний экзамен, а после на пару часов подменить Инну, напарницу. У ее трехлетней дочки несколько дней держится температура, и она везет ее к педиатру.

Едва я захожу в вагон метро, приходит сообщение от Антона:

«Банди отказывается надевать ошейник. Что делать?»

Я обнимаю рукой поручень и быстро печатаю:

«Это потому что он привык гулять со мной. Почеши его за ухом и надень. Он просто капризничает».

Дзинь.

«Он убегает от меня на кухню и прячется под стол. Может, ему лучше остаться дома?»

Вагон резко тормозит, и мне едва удается удержаться на ногах, чтобы не налететь на парнишку с дредами, стоящего по соседству. 

Пальцы барабанят по экрану так агрессивно, что рискуют оставить вмятины:

«Ему нужно сходить с туалет, иначе он сделает свои дела прямо посреди прихожей, и мне придется сутки проветривать квартиру».

Ответ не приходит в течение минуты, и, решив, что проблема с выгулом Банди решилась, я убираю телефон в сумку. Раздражение — мой частый спутник за последнюю неделю. Я старательно анализирую его причины в попытке навсегда искоренить, убеждаю себя том, что этому токсичному чувству не место в моей жизни, но тем не менее, продолжаю его испытывать. 

Все свободное от работы и учебы время я провожу с Антоном, напрочь лишившись возможности побыть с собой наедине. Если раньше он мог встретиться с друзьями или остаться ночевать у родителей, то сейчас их общение ограничивается лишь телефонными беседами. От любых приглашений он отказывается, сославшись на то, что проводит время со мной. В один из таких разговоров мне даже стало неловко, когда Антон в шутку сказал Стасу: мол, Тая никуда меня не отпускает. Что значит не отпускаю? Я бы никогда такого не сделала.