Двое. После
Шрифт:
Если бы не безмолвная ярость, которую я вот уже несколько часов глушу в себе, я бы мог усмехнуться. Нет, со мной ничего не случится. А вот за других не ручаюсь.
— Со мной все будет хорошо. Закончу дело, и поедем домой.
— Дело — это Фидель?
Все-таки набралась смелости.
— Да, он.
— Хорошо.
Заметив меня по пути к воротам склада, Камиль тоже выходит из машины. Подносит зажигалку к моей неприкуренной сигарете и указывает глазами на металлическую дверь.
— Там. Радик сказал, он дорогой прощения
Ярость, почуявшая скорый выход, смешивается с табачным дымом и скребет легкие. Таисия нет рядом, а значит нет и причин сдерживаться.
—И? Думает, что чистосердечное признание поможет ему спасти яйца? Могло бы, позвони он раньше. Так ведь пришлось его самому искать.
— Это я к сведению. Пойдем? Радик двоим уже ебала попортил — не хотели в машину садиться.
— Он с ними и закончит. А с Фиделем я сам поговорю.
Ворота склада со скрежетом распахиваются, погружая нас в запах сырости и машинного масла. Здесь много лет хранятся автомобильные запчасти, и изредка это место используется для того, чтобы «поговорить». Сам я такими «разговорами» уже много лет не занимаюсь, но сегодня особый случай. Обидели ее.
— Направо, если забыл, — с усмешкой подсказывает Камиль, очевидно, чтобы разрядить обстановку.
Фидель и его ублюдки находятся в угловом помещении, где хранятся колеса. Запах исходящего от них страха перебивает даже вонь резины. Знают, что просто так их отсюда не выпустят. Лица двоих мне не знакомы, а третьего я смутно помню — кажется, когда-то видел их вместе.
Радик и Карим убирают за спины резиновые дубинки и протягивают руки для приветствия. В лицах застыло ожидание указаний.
— Всех, кроме Фиделя, уберите в соседнее помещение и поучите обращению с девушками. Так, чтобы неделю кровью ссали. Потом меня дождитесь — скажу, что дальше.
Карим заламывает руки первому: ему на вид не больше двадцати, даже прыщи со щек не сошли. Внутри царит полный штиль. Она боялась, а он сидел рядом и просто наблюдал. Позволил вышвырнуть ее из машины посреди трассы. Собирался изнасиловать.
Ярость вновь заслоняет собой способность думать, и мне приходится прикурить новую сигарету.
— Я же ничего не делал…. — визгливо орет второй, тараща переполненные ужасом глаза. — Даже слова ей плохого не сказал! Матерью клянусь…
Я глубоко затягиваюсь, чтобы притушить брезгливость. Достаточно, что ты там был и не помог ей, ублюдок.
Выводят третьего, и я наконец, остаюсь наедине с тем, кого когда-то считал своим воспитанником.
42
Булат
— Бо, выслушай меня сначала, ладно? — Фидель выставляет вперед ладони с выражением серьезности на лице, которое ничуть не способно замаскировать его страх. —
— Заткнись. И я тебе не «Бо». Таисия уже обо всем рассказала, и твоя версия произошедшего мне не интересна. Интересно другое: в какой момент ты превратился в охуевшую тварь, насилующую женщин? Ты же на моих глазах рос. Никто из наших никогда бы до такого не опустился.
Фидель опускает взгляд в бетонный пол и по-сиротски шмыгает носом. И правда, когда? Я его еще подростком знал. Рос как сорняк никому не нужный — отец ушел из семьи, мать запойная алкоголичка. К нам он случайно попал, когда Камилю стекло в машине разбил, чтобы украсть навигатор. Парнем он оказался толковым и смышленым. Начал механиком в автосервисе, потом перешел на закупки запчастей и постепенно переквалифицировался в моего личного помощника. О теневой стороне моего бизнеса он знал все — настолько я ему доверял.
— Да я просто припугнуть ее хотел, Булат. Никто бы из пацанов ее пальцем не тронул. Ты же мне как бра и как отец… Я злился, что из-за нее у нас так с тобой вышло… Непонятки эти. Хотел слегка проучить.
Кулаки машинально сжимаются — безусловная реакция на трусость и вранье. Есть досада на себя: что подпустил его так близко и не замечал.
— Ты возле моих ног почти десять лет крутился, а главного так и не усек: нужно уметь нести ответственность за совершенные поступки и не перекладывать вину на других. Тут тебе есть, чему у Таисии поучиться. То, что ты на дно покатился — это только твоя вина. Она девчонка несмышленая, тогда не понимала, что творит, но ты-то, выкормыш, должен был понимать.
— Блядь, а что я должен был подумать?! — брызжа слюной, истерично выкрикивает Фидель. — Ты сам сказал: «Иди к ней, если хочешь». Я же привык доверять твоим словам!
— Твоя большая ошибка состоит в том, что ты посчитал это руководством к действию. Ты, сука зарвавшаяся, всерьез подумал, что я с тобой буду своими женщинами делиться? Получается, ты все время только и ждал, когда какой-нибудь кусок с моего стола тебе отвалится? Это, блядь, твои понятия о семье и преданности? Насильно трахнуть мою любовницу в моей же квартире?
Это тот редкий случай, когда я теряю над собой контроль. Слишком многое пошло прахом из-за того его поступка: мое расположение, доверие и годы совместной работы. Этот скулящий сопляк был мне как младший брат.
— Булат.. бля… ты же меня десять лет знаешь… вы с Камом моя семья… Из-за одного косяка…из-за девки…
По его перекошенному агонией лицу катятся слезы. Поморщившись, я достаю из кармана пачку и прикуриваю сигарету. Все-таки дело вовсе не в сложном детстве. У Таисии оно ненамного лучше, но в ней есть стержень, а у Фиделя его нет. Он готов обвинять весь мир в собственных промахах, она, напротив, постоянно ищет корень проблем в себе. В последнем тоже хорошего мало, но так по-крайней мере честнее по отношению к окружающим.