Двоеженец
Шрифт:
– А можно я с вами полежу, – предложила нудистка, и я, вскочив, с неожиданным смехом запрыгал по волнам как дикий жеребец.
– Вот ни фига себе, – громко воскликнула нудистка, когда набежавшей волной смыло с меня трусы. И море с ними заодно, подумал я и, нырнув подальше, решил до темноты не выходить из воды. На следующий день я проснулся от ужасной боли, все мое тело полыхало огнем, я еле-еле набрал во дворе немного воды из-под крана и обратно лег на кровать. И окна, и дверь моей комнаты были раскрыты, как и мое сознание, которое плавало вместе
Впрочем, слова всегда теряют свое значение, когда ты не живешь, а существуешь одной лишь сжирающей болью… Под вечер в мою комнату не вошла, а вплыла очень юная и красивая по-восточному девушка, оказывается, это была Мария, дочь Майи… Она смачивала холодной водой компресс из хлопка и время от времени клала его на мою горячую голову, а тело нежно обтирала мокрым байковым полотенцем… Иногда, может, машинально, то ли от избытка чувств, то ли от избытка благодарности я целовал ее руки и даже называл своей мамой…
Мария, скромно потупив свои карие глазки, жалостливо улыбалась мне, ежеминутно поправляя на тонких загорелых коленях подол белого платья, усыпанного мелкими красными цветками… Огромные черные жуки и зеленые бабочки слетались к горящему куполу лампочки, отбрасывая свои ангельские тени…
Я лежал и плакал от какого-то небывалого счастья, которое неожиданно заключалось в этой незнакомой мне девушке… Спустя два дня мне стало лучше, но Мария все равно приходила ко мне каждый вечер… Оказывается, у нас было много общего: Мария тоже любила поэзию, особенно раннюю античную в переводах наших поэтов серебряного века…
Иногда, нараспев, мы читали стихи Сапфо…
«Потом жарким я обливаюсь, дрожью,
Члены все охвачены, зеленее
становлюсь травы, и вот-вот как будто с жизнью прощусь я…»
Наши головы соприкасались, волосы переплетались между собой, как и пальцы, щеки обжигали сказочным прикосновением и дуновением ветра, влекущего аромат с виноградников и все еще цветущих растений, акаций…
В эту же ночь Мария отдалась мне по-восточному жадно и пылко, и я сорвал с нее покров тайны, ее детского девства, ее чистой невинности… Охапка нежных роз с голубыми гиацинтами обвивали наше ночное ложе, уже с вечера украшенное Марией…
Любвеобильный запах наших тел смешивался с запахом сладострастных цветов… Ее руки как две любопытных змеи, скользили по всему моему телу, ее огромные блестящие глаза отражали громогласный рев субтропических ливней, а мои глаза уже туманились от только что пережитого мною счастья… Две недели пронеслись, как сон, я уже должен был уезжать из Лоо. Мария чувствовала это и едва сдерживала слезы. Ее мать все знала и понимающе молчала.
Я платил в два раза больше за комнату и всегда старался пробежать мимо нее, пряча глаза… Мне казалось, что у меня будет еще много юных и красивых, как Мария, что счастья подлинного в жизни найти невозможно и что чем
Правда, от этих мыслей мне становилось чуточку тошно… Я хотел вырвать Марию отсюда и увезти с собою ближе к северу и полярным льдам, и даже сделать ее своею женой… Однако ни на что не мог решиться!
Однажды все-таки ее мать заговорила со мной, это было вечером, за два дня до моего отъезда. Майя решительно взяла меня за руку, как когда-то, вытаскивая из толпы приезжих, и увела за собой в беседку, оплетенную виноградом, недалеко от кипариса.
– Почему вы это сделали? – грустно поглядела она на меня, – когда мы присели на скамейку в беседке.
– Не знаю, – вздохнул я, – это произошло как-то само собой! Кажется, я был очень пьян!
– Что значит, кажется?! – возмутилась она.
– Видите ли, когда Мария дотронулась до меня, я был как пьяный, – прошептал я, – а потом я почти ничего не помню!
– Очень странно, – вздохнула глубоко она, и у нее из глаз полились слезы.
– Ничего странного, просто мы одновременно влюбились друг в друга и не смогли сдержать своих чувств!
– Извините, но это похоже на обман, – она схватила мою руку и больно сжала ее до синяков.
– И что же, меня могут теперь посадить? – прошептал я сдавленным шепотом.
– Вполне возможно, если вы не женитесь на моей дочери, – с видом значительного превосходства улыбнулась она.
– Но я этого сам хотел, – смутился я.
– И поэтому купил один билет, – усмехнулась она, доставая из своей сумочки мой билет.
– Знаете, я купил его еще до того, как все произошло между нами!
– Ну, тогда все в порядке, – она решительно изорвала мой билет, – хотя один только Бог ведает, что может сделать с нами этот порядок!
– И что же, мне вообще не стоит уезжать? – я беспомощно взглянул на Майю.
– А зачем?! – вздохнула она, – как я успела заметить в вашем паспорте, вы уже разведены, значит, свободны, так что свадьбу здесь и справим!
– О, да, – смущенно прошептал я, – а на какие же деньги?»
– Ни на какие, – усмехнулась она и так больно ударила меня по лицу, что я упал со скамейки к ее ногам.
– Вы со всеми отдыхающими так поступаете?! – спросил я и получил еще один удар ногой по голове…
На следующий день я стоял с перебинтованной головой под ручку с Марией в небольшом помещении старого поселкового ЗАГСа, где очень миловидная женщина с птичьим лицом поставила нам две лиловых печати в паспорта, как две случайных тени нашей жизни…
Еще через три дня я уезжал из Лоо вместе со своей возлюбленной Марией, она как ребенок вцепилась в меня своей маленькой ручонкой и не отпускала меня ни на шаг, даже в туалет я заходил вместе с ней, и она стыдливо отворачивалась от меня, а потом со смехом обнимала, а я почему-то думал, что это моя судьба: жениться на сумасшедших женщинах…