– Ну, сколько не жалко, – неожиданно дрогнул его голос. О, Боже, он, конечно же, все почувствовал: и то, как они встали сзади него, и как я гляжу на него, стараясь спрятать свои глаза за настольной лампой. Неужели ничего не получится?!
– Вообще-то, – немного оживился он, – я бы хотел попросить опять столько же, если, конечно, не очень жалко?
Женщины мои молчали, как и я, и в кабинете повисла тягостная тишина, как будто перед чьими-то похоронами. Потом он резко встал с кресла, и Мария тут же ударила его ножом под левую лопатку, и он с пронзительным криком упал на ковер.
– Иди, сбегай посмотри, что с детьми, – сказала Мария, а сама выронила нож и зарыдала. Я подошел к ней и обнял ее, а Матильда побежала наверх, к детям.
– Не бойся, – прошептал я, обнимая Марию, – все будет хорошо.
– А как же джип?! – сквозь слезы прошептала она.
– Я его отгоню куда-нибудь, но без него, его мы зароем в саду камней под тем самым дубом, под которым мы все вместе были и где нас снимал Финкельсон!
– Но это же святое место, – прошептала она.
– Вот мы его и освятим, – прошептал я, целуя ее в губы, через мгновение дверь открыла Матильда и тоже обняла нас, целуя и плача.
Через час я отогнал джип Эпименида и бросил его у обочины дороги в лесу, а сам
дождался, когда за мной подъедет Матильда. Мария уже положила его тело в заранее готовую яму и засыпала ее землей, и больше мы никогда об этом не вспоминали, а на этом месте я водрузил с помощью вызванного крана огромной величины гранитный валун.
В тихие летние вечера мы сидим на этом валуне всей семьей, а Мария с Матильдой рассказывают детям сказки, иногда мы зажигаем костер и с каким-то непонятным ожиданием глядим на огонь, как будто в нашей жизни еще ничего не случилось и ничего не было, и стоит лишь только закрыть глаза, и мы опять все стали маленькими детьми, и не мы рассказываем им сказки, а они нам, а мы зачарованно смотрим то на огонь, то на звезды и думаем, а что же будет завтра, неужели и завтра мы пойдем в школу и, раскрыв перед глазами учебники, будем мечтать о какой-то другой, еще совсем неведомой и далекой от нас жизни…
Вечер быстро догорает с нашим костром, дети уже хотят спать и уходят в дом, а я, Мария и Матильда остаемся втроем и молча глядим на костер.
Все сказки рассказаны, все мысли прочитаны, а где-то наверху продолжают мерцать непонятные звезды, продолжает все так же чернеть окружающий Космос, а еще ждать наша грядущая Смерть…
За которой, быть может, опять появится жизнь…
О, Господи, Гера, неужели мы когда-нибудь встретимся?..
Ожиданием подаренная Вечность тишиной стоит у самых глаз…
Стихи к роману
Стихи Аркадия Горева (героя романа)
Посвящение Гере
Я знаю это место – это Ты.Ты здесь была – Твой запах остается.Здесь в небеса возносятся мечты,Соединяясь в пламенное солнце.Здесь всякий зверь, Тебя почуяв, льнетК земле, запомнившей Твое нагое тело.Твои уста оставили здесь мед,В траве невинность, а на небе зрелость.Я помню крик твой бегал по губам,А разум дрался вновь за девственную целость,Но мир сквозь щель сливался по ногам,Предупреждая всех, что ты уже не дева.Ты извивалась подо мною, как змея,Что по весне теряет свою кожу.Но как же твоя внутренность чиста,Как я люблю Тебя мучительно безбожно!Как будто можно мне остаться без греха,Ловить философом полоску с того света,Когда надежда, перешедшая в меня,Дороже всякого таинственного бредаИли любого хоть какого существа…
На смерть Геры
У сладких мыслей в робкой тишине,Как червь в своем укромном прахе,Я пребывал то в жизни, то во сне,То в лоне сада, то внутри клоаки.Собаки грызли Твой посмертный след,И тени в чаще холмиков вздыхали.Вот так на протяженье многих летМерцал бессмысленно огонь моей печали.В вуали, словно белая свеча,Молчащая у крохотной иконки,Руками жертвы с ней и палачаВздыхали тяжко темь родной сторонки.Девчонкой, умершей схороненной невестой,Звездой или крестом из-под землиЛежало как замешанное тестоТепло моей ненайденной Любви.Любви, сто тысяч раз уже пронзеннойКромешной суетой и пылью лжи.Здесь на песке, как будто в Царстве сонном,Моя Душа в забвении лежит.Никто не трогает ее Святое Место,Ключом дрожащих слез обведено.Покой и Свет Тебе, волшебная Невеста.Ты вся во мне. Хлеб – тело. Кровь – вино…
Философская элегия о начале и конце всего
Тварь творил Творец,Борейшись бара Элогим 19Выходит из себя создал ОтецТебя, меня, весь этот мир.И корень у всего один.Пусть распускается на множество ветвей,И я его несчастный сынЕдва ль найду в речах людейСовет и он же Вечный свет,Прознающий живые существа,Ключ к миллиардам прошлых летИ к сердцевине БожестваВ грядущее ступеньку черный ходВ магических пределах колдовстваСозвездия бесчисленных высот,Соединение начала и концаИ по краям мужской и женский род,Слепые дети – те же старикиГлотают жадно звездный небосвод,Хранящий тайны, будто пустякиЗвук удаляется и реет в вышине,Как будто змей из моих детских грез.Лишь миллионы лет назад в безумной мглеОн жил, как мы, в цепи метаморфоз.И как
и нас один голодный страхПред неизвестностью всего его съедал,Он вяз в земле и с пылью на зубахВ последний миг молился и рыдал…
19
Боейшись бара Элогим – «Вначале (Начало) сотворил Бог» – перевод с идиш, каждое слово является аннограммой другого, аналог в русском аист – стаи, тьма – мать.
Я подобрал однокоренные слова Тварь творил Творец.
Матильде
Вопрос был в том, что кто-то полюбилТебя меня давно, уж прошлым летом.Нам просто не хватало в жизни сил,Мы отдавались всем подряд за это.Не от того ли в чужом теле, как в дому,На миг хотя бы спрятаться возможно?Свет за мгновенье падает во тьму,А в тьме весь мир становится безбожным.Так откровенно в дверь стучит беда,Любой твой шаг печатает ошибку.Любые твари тоже иногдаГотовы жизнь отдать за нежную улыбку.Никто не смыслит в вечной правотеТого, кто нам грядущее готовит…Зло одинаково, и от того вездеРаспространяет запах грешной крови.Еще мой прах травой не зарастетИ след в сугробе белом не растает,Когда своим желаньем гордЯ в твою бездну прыгну, как за раем,Которым обладает небосводПод впечатленьем грустного прощанья.Соединяется опять несчастный род,Пронзенный светом вечного познанья…
Посвящение Марии
Без предисловий и без объясненийВходящий в Образ, словно в Никуда,В Тебя я проникаю светлой тенью,В Тебе я существую как вода,Которая жива своим движеньем,Влекущим свет к земле, как взгляд на небеса,В минуту беспощадного горенья,Когда одной Тобой заполнены глаза,Я ощущаю светопредставленье,Ведь свет кончается и там, где нет Тебя.Одна рыдающая тьма иль пустота,Глотающая мир как наважденье,Тянущая уж внутрь самой себя…Она, как Ты, бросается в рожденьяИ смысл ее как Твой – одна борьба,Борьба во имя светлого мгновенья,С колен вздымающего вечного рабаИ уходящего опять в исчезновенье,В исчезновение как в глубь самой Тебя…
На смерть Щтунцера
Ошибку неизбежно повторитЕе внезапно совершивший…Законам мирозданья недоступнаПросто человеческая жалость…Мы старые духовные машиныВ сгущающихся сумерках толпы,Носители единственной идеиВсему, что есть на свете, прекословить,Ища одну задумчивую грусть.Без потных рук с шуршанием бумажек,Без яростного крика ни о чем,Где сжато все до исступленьяИ жертва палача ведет на казнь,И приговор не приведен во исполненье,Так как судей осудилиИх подсудимые безжалостным стыдом.И прокурор, таясь в молитве тихой,Раскаялся до собственной вины.И стала боль единственным молчаньем,Молчаньем, обманувшим сразу всех.Кто слово скажет – сразу же солжетИ устыдится вмиг существованья.Так оклеветанный безжалостной судьбойИскал Ты здесь иного обитанья.Хотел Ты властвовать, но только лишь собой,Дав тело тем, кто только народился,Кто будет жить, томясь о бесконечномПотоке голосов в раскрытом горле,Оскалясь еще глупым зверем.Из каждой двери смотрит бездна вниз…Тянут глаза попробовать паденье…Как будто взлета недоступна глубинаИ куда падать нет уже и смысла…О, лишь бы только падать без конца,Пока Тебя всего не истребили…Пока Ты жив дыханием Творца…Могила недоступна пониманью…Там обитанья нашим Душам нет…Не потому ль, что жалость бесконечна.Одной лишь болью ведая себяИ Души пустотою истончая,Она ведет борьбу без слов, без чисел,Без логики, одним своим движеньемОбезоруживая тягостной тоскойИ блеском глаз, и криком из молчанья,Незнаньем о своем существованье,Когда ты жив и бредишь красотой…Но уже умер в безобразье мираИ кислотой усмешек растворен…Не слыша плача близких и родных,Струишься воздухом светящимся эфиромНад утлой жизнью в беспробудной мгле,Где многие, влача существованье,Безропотно завидуют Тебе…За красоту иного обитанья…Чье отраженье здесь плавает во сне…