Двор Тумана и Ярости
Шрифт:
— Иди сюда.
И я подойду к нему, считая каждый шаг, пока не остановлюсь напротив. Меж его ног.
Его руки скользнут мне на талию, чуть царапая кожу мозолистыми ладонями. И затем он притянет меня еще ближе, и склонится, чтобы поцеловать мой пупок, а его язык…
Я выругалась, впечатавшись в стойку лестницы.
Я моргнула — моргнула, возвращаясь к реальности, и поняла…
Я посмотрела на татуированный глаз на моей ладони и зашипела и вслух, и через саму связь:
— Придурок.
На задворках моего сознания чувственный
Моё лицо горело, и я проклинала Риса за видение, которое он послал мне сквозь мои ментальные щиты. Я укрепила их и вошла в свою комнату. И приняла очень и очень холодную ванну.
* * *
Тем вечером я ужинала вместе с Мор у потрескивающего огня в столовой в городском доме. Рис и все остальные куда-то ушли, и когда Мор наконец спросила, почему я сердито хмурюсь каждый раз при упоминании имени Рисанда, я рассказала ей о видении, которое он мне послал. Она хохотала, пока вино не потекло у нее из её носа. Когда я сердито посмотрела теперь уже на неё, она сказала, что я должна собой гордиться: когда Рис погружается в состояние тягостных раздумий, вытащить его оттуда способно лишь настоящее чудо.
Я пыталась не обращать внимания на лёгкое чувство триумфа — даже когда забиралась в постель.
Несколько часов напролет до поздней ночи мы с Мор просидели на диване в гостиной, болтая обо всех удивительных и ужасных местах, в которых она когда-либо побывала. Примерно после двух часов ночи я уже погружалась в сон в своей кровати, когда внезапно дом застонал.
Как будто кто-то сминал само дерево, дом застонал и задрожал, разноцветные стёкла фонарей в моей комнате зазвенели.
Я резко поднялась в кровати и выглянула в открытое окно. Чистое небо, ничего не…
Ничего кроме тьмы, проникающей в мою комнату из холла.
Я узнала эту тьму. Её частичка жила во мне.
Она просачивалась сквозь трещины в двери, затапливая комнату, словно наводнение. Дом снова содрогнулся.
Я выпрыгнула из кровати, дёрнула дверь — и тьма пронеслась мимо меня на невидимом ветру… Она была полна звёзд, хлопающих крыльев и… боли.
Так много боли, отчаяния, вины и страха.
Я помчалась в холл, ничего не различая в непроглядной тьме. Но между нами была нить связи, и я следовала за ней — туда, где как я знала, была комната Риса. Я неловко нащупала дверную ручку, а затем…
Ещё больше ночи, звёзд и ветра вырвалось наружу. Мои волосы разлетелись и хлестали на ветру, и я подняла руку, прикрывая лицо, и вошла в комнату.
— Рисанд!
Никакого ответа. Но я чувствовала его присутствие — чувствовала эту спасительную нить между нами.
Я следовала за ней, пока мои ноги не ударились о что-то, что наверное было его кроватью.
— Рисанд, — сказала я сквозь шум ветра и тьмы.
Дом трясся, доски пола грохотали под моими ногами. Я провела руками
Потом я коснулась твёрдого, подтянутого мужского тела. Но кровать была огромной, и я не могла схватить его.
— Рисанд!
Тьма вихрем кружилась вокруг нас — начало и конец мира.
Я забралась на кровать, стремясь к нему, наощупь определяя, что вот его рука, вот его живот и его плечи. Его кожа была ледяной, когда я схватила его за плечи и прокричала его имя.
И снова никакого ответа. Я скользнула рукой к его шее, губам — чтобы убедиться, что он все еще дышит, что это все не означает, что его сила покидает его тело…
Ледяное дыхание обожгло мою ладонь. Взяв себя в руки, я привстала на коленях и, целясь вслепую, отвесила ему пощёчину.
Мою ладонь обожгло от удара — но он всё ещё не двигался. Я ударила его снова, напирая на связь между нами, крича по ней его имя, будто это был тоннель, колотя по этой стене из чёрного адаманта, окружавшей его разум, и рыча на неё.
Трещина во тьме.
А затем его руки схватили меня, в мгновение ока переворачивая и вжимая меня в матрас с убийственной скоростью и точностью. Рука с когтями была на моем горле.
Я не двигалась.
— Рисанд, — выдохнула я. «Рис», — сказала я через нашу связь, кладя руку на его внутренний щит.
Тьма задрожала.
Я высвободила собственную силу — чёрное к чёрному, успокаивая его тьму, сглаживая резкие границы, всей душой желая, чтобы она успокоилась и расслабилась. Моя тьма пела его тьме колыбельную — песню, которую напевала мне няня, когда мать спихивала меня ей в руки, чтобы уйти заниматься очередной вечеринкой.
— Это был сон, — сказала я. Его рука была такой холодной. — Это просто сон.
Снова тьма приостановилась. Я послала собственную вуаль ночи навстречу ей, в форме рук, усыпанных звёздами-крапинками.
И, на мгновение, чернильная тьма расступилась достаточно, чтобы я увидела лицо Риса надо мной: изможденное, губы бескровные, фиолетовые глаза широко распахнуты и изучают меня.
— Фейра, — сказала я. — Я Фейра.
Его дыхание неровным, прерывистым. Я обхватила запястье его руки, которая держала моё горло. Держала, но не делала больно.
— Ты спал и видел сон.
Я пожелала, чтобы тьма внутри меня вторила моему успокаивающему тону, усыпляя неистовый испуг, нежно и мягко гладя адамантовую стену вокруг его разума.
И внезапно, словно снег, упавший с веток дерева, его тьма растворилась, забирая с собой и мою.
Лунный свет и звуки города наполнили помещение.
Его комната была похожа на мою, с огромной кроватью, скорее всего для того, чтобы было удобно разместить иллирийские крылья. Все в комнате было оформлено комфортно и со вкусом. И он был голым надо мной. Совершенно голым. Я не осмелилась смотреть ниже татуировок на его груди.