Двор. Баян и яблоко
Шрифт:
— Мы не на пустословье пришли, а…
— А о выгоде своей поговорить — понимаю, — зло и насмешливо прервал Баюков.
Маркел, подняв крючковатый палец, строго спросил:
— О жене твоей разговор пойдет — как с ней быть? Степан, скрывая дрожь, потушил папиросу.
— Она мне больше не жена. Сами знаете, чья она теперь жена.
Андреян, подбадриваемый отцовским взглядом, сказал:
— Четыре года Марина с тобой прожила, по бумагам такой же хозяйкой, как и ты, числится.
Семен, поднимая мохнатые брови, тяжело
— Чай, она твой двор берегла, она за ним ходила. Степан вспыхнул гневным румянцем.
— Берегла… Оно видно! Не знаю, как и убытки покрыть… во как уберегла!
Маркел пропустил насмешку мимо и, будто боясь, что Степан слишком много скажет, беспокойно завозился на лавке.
— Мы ведь и с разговором и с поклоном пришли к тебе, Степан Андреич. Большая у нас теперь забота.
Степан бросил сквозь зубы:
— Сами на заботу лезли.
— Марина для нас большая забота — лишний человек в хозяйстве, — уже жалобно произнес Маркел.
Степан передернулся.
— Зато ваш сынок в чужом хозяйстве вдосталь побыл! Тогда, поди, заботы не было? А?
Маркел и это пропустил мимо и начал рассказывать о трудных временах, о худой земле, о недостатках в хозяйстве. Была, была прежде хорошая жизнь у Корзуниных, водились у них и лишние денежки, но теперь все это пропало, видит бог, пропало.
— Ослабли мы, Степан Андреич… вот как на духу говорю… Перед тобой, молодым, главу свою старую клоню, унижаюсь… Мне уж жить недолго осталось, уважь моленье мое перед тобою! — и Маркел, кланяясь, закрестился вдруг задрожавшей рукой.
Степан смотрел на его костистые темные пальцы и думал: «Бестия старая, так держится, словно в театре играет… Ишь, каким несчастненьким прикидывается, а сам еще хоть опять женись… Ж-жила!..»
Маркел тянул все покорнее и жалобнее:
— Недостачи у нас, Степан Андреич, ноне уж и хлебушка нам не хватает… лишний человек для нас тягота немыслимая.
Не отступал Маркел, сдерживался и говорил все кротче, словно обмасливая каждое слово. Вдруг он грузно встал с лавки и медленно поклонился Степану, почти кладя пальцы на пол. Сыновья, как верное отражение, отдали поклон.
Медля разгибаться, Маркел тянул просительно, почти нищенски:
— Степан Андреич, воззри на слабость нашу!.. Ноне у нас лишней крохи нет. Ребятишек шестеро — одеть, обуть надо. Все уж у нас переделено, до последней кадушки, за большаками числится. Платон для другого был приготовлен, не запасли для него, батюшка…
— Ладно! Довольно! — резко прервал Степан. — Разговор этот ни к чему не приведет.
— Батюшка-а! — опять захныкал Маркел. — Да ведь о жене, о Марине…
— Нет у меня жены! Довольно!.. Уходите восвояси и не лезьте ко мне больше.
— Да ведь Марина… — прогудел было Андреян, но Баюков только отмахнулся.
Теперь Марина отодвигалась куда-то в глухую глубь воспоминаний, сейчас его вниманием завладели Корзунины —
— Кончен разговор! — сказал Степан, ударив ладонью по столу. — Нет у меня времени ваши глупые требования слушать! Подите вон!.. Ну!
— Вот ка-ак! — вдруг будто протрубил Маркел, перестав приглушать ложным смирением свой зычный басище. — Вот ка-ак! Наши требования, по-твоему, глупые?.. Нет, хозяин молодой, мы к тебе как за своим пришли!
— Что-о? — захлебнулся Степан.
— За свои-им, — уже издеваясь, повторил Маркел. — Ты бабу выгнал, чуть не убил… она к нам как безумная прибежала. Теперь она к нашему двору прибилась, а сама голая, без ничего. А ей по закону-то половина имущества при разделе двора полагается. По-ло-ви-на! Мы зна-аем!
Степан гневно выкрикнул:
— Ого! Как вы все в законах здорово разбираетесь теперь! А по каким это вы законам из моего двора денно и нощно добро таскали? По воровским законам действовали! А к ворам, знаете ли, честные законы не относятся. Потому напоминание ваше насчет половины имущества отвергаю!.. Отвергаю!
Степан с силой рассек рукой воздух и повернулся было спиной к Корзуниным, показывая, что разговор дальше вести бесполезно.
— Нет, не посмеешь отвергнуть! — вдруг так загремел бас Маркела, что Баюков вновь обернулся лицом к непрошенным гостям.
Стукнув палкой о пол, Маркел потребовал:
— Вот тебе мой сказ: обеспечь Марину! Без ничего у нас на дворе она не человек, ей житья не будет. Ты ее чуть не убил, но мы это покроем, твоего зла не будем помнить. Только отдай Марине корову, пару свинок на разживу, утварь бабью печную…
Степан побагровел и вдруг захохотал, весь сотрясаясь от громовых раскатов своего голоса:
— О-хо-хо! Еще, еще прибавь! Не стесняйся!.. Добавь еще: отдай, мол, лошадь… кур… дом… огород, пашню… все, все… Вы не откажетесь, все в свою кулацкую пасть примете!.. Ишь, пришли какие: начали как мужички ти-ихонькие, безобидные… а кончили — сущие волки! Может, мне все вам отдать, суму надеть, да у вас, жадюги, под окошком Христа ради просить?.. А?.. Только, может, все-таки подавитесь, а?
Степан хохотал, будто не в силах остановиться, и с острой ненавистью глядел на Корзуниных. Голос его то гремел, то срывался от бешенства.
— Разве есть ум у вас?.. Нету!.. Жадность все съела, только жадность и есть у вас… Вы бы весь свет ограбили, да теперь у вас руки коротки!.. Нету у вас, подлецы, ни стыда, ни совести! Двор мой разоряли, на постели моей спали… и… еще требовать пришли!.. Ничего я не дам больше. Говорите спасибо, что сундук ей отдал… Уйдете вы наконец или нет?
Баюков сделал шаг вперед, но Маркел топнул, замахал кулаками, скаля желтые зубы.
— Так ты меня еще и позорить хочешь… А?.. И для себя сраму хочешь?