Дворец иллюзий
Шрифт:
Однако я не могла позволить всем этим вопросам остаться без ответов. И даже не столько по причине, именуемой Юдхиштхирой «вероломным женским любопытством». Дело в том, что предания имели ценность. Еще ребенком я поняла, что их надо уметь толковать и сохранять на будущее, чтобы не повторять чужие ошибки снова и снова. Поэтому я ждала подходящего момента, чтобы получить все ответы. Он представился даже раньше, чем я предполагала.
* * *
Глубокой ночью, по настоянию Кришны, Пандавы отправились в шатер Бхишмы с непокрытыми головами. Они коснулись его ступней и спросили,
И вот Сикханди поставили перед колесницей Арджуны, его распущенные волосы развевались на ветру. Он вызвал Бхишму на бой, но тот сложил свой лук со словами:
— Амба, ты же знаешь, я не буду сражаться с тобой.
Больше он не прикоснулся к луку, даже когда Арджуна, со слезами на глазах, пускал в него стрелу за стрелой, и Сикханди, тоже плача, закрывал лицо руками.
Немало песен было сложено о том, как Бхишма упал на ковер из стрел, пронзивших его. В тот день военные действия были приостановлены, обе армии горевали плечом к плечу. Бхишма попросил подложить ему что-нибудь под голову, но когда Дурьодхана принес ему шелковые подушки, он отказался. Только Арджуна понимал, о чем просит Бхишма, и пустил три стрелы в землю, чтобы его дедушка опустил на них голову, Бхишма при этом улыбнулся, несмотря на боль.
Бхишма умер не сразу. Его душа покинула тело в благоприятный час, когда солнце начинало свой долгий путь на север. Он испустил последний вздох только после выполнения своего последнего долга, научив Юдхиштхиру премудростям правления, которые Дурьодхана не захотел перенять у него. В то время новости о войне поступали к нему каждый день, и воины обеих сторон приходили к нему за советом. Стаи лебедей пролетали над ним, оплакивая его. Люди шептали, что это были божественные создания в облике птиц, несущие послания небес. Ночью у Бхишмы тоже были гости. Они приходили к нему один за другим, окутанные плащом таинственности, чтобы поговорить с ним о том, что нельзя было обсудить в присутствии других.
Откуда я об этом знаю? Я была одной из них.
* * *
Я отправилась навестить Бхишму в самую первую ночь, когда месяц был хрупким, как кончик ногтя, а тени на земле дрожали от резких порывов ветра. Я изо всех сил старалась передвигаться бесшумно, потому что опасалась вопросов Кунти, которая хотела, чтобы я пришла днем, с подобающим сопровождением. Но официальный визит лишил бы меня возможности говорить свободно, задавать те вопросы, которые мучили меня годами. Как мог человек, который выше всего ставил честность, называвший меня своей милой внучкой и позволивший мне поверить, что любит меня, хранить безмолвие, когда я взывала к нему о помощи в тот роковой день, когда я стала жертвой несправедливого решения судей?
Оставив позади костры постовых, я немного расслабилась. Я не думала, что уже встречу кого-нибудь. Вожди обеих армий, которые не отходили от Бхишмы весь день, сейчас отдыхали, набираясь сил перед очередным кровопролитным днем, ибо даже смертельное ранение не могло остановить войну. Из почтения к положению Бхишмы стороны решили продолжать боевые действия в некотором отдалении. Но никто не мог замаскировать зловоние гниющих тел и заглушить надрывные крики раненых. Причиняли ли они страдания Бхишме, в то время как он лежал, окутанный паутиной собственной боли. Жалел ли он о содеянных разрушениях? Или он видел в них следствие выполнения своего долга? Меньшее зло на пути к абсолютному добру?
* * *
Я
— Кто это, чьи слезы обжигают меня сильнее, чем раны?
Я, нырнув за куст, услышала, как мужчина отвечал сдавленным голосом:
— Это Карна. Я пришел, чтобы просить прощение за все то, чем я вызвал твой гнев, дедушка.
Я сдерживала дыхание, сожалея о своем неблагоразумии. Если Карна обнаружит меня, он придет в бешенство, что я застала его в момент, когда он был так уязвим. Он был способен на всё, чтобы отомстить. После всего того, что случилось, я сомневалась, что он сохранил какие-то теплые чувства по отношению ко мне. Напротив, с его инстинктами охотника он должен был чувствовать, что лучший способ добраться до моего мужа, это унизить меня. И он бы воспользовался этим. Какую беду накликала я на Пандавов своей импульсивностью!
Мне стоило незаметно вернуться обратно, но я была, как птица, пойманная в силки. Только силки эти были свиты из любопытства и непокорности.
Бхишма протянул руку к Карне. Его дыхание напоминало звук разрываемой ткани, а пальцы дрожали. Он сказал:
— Я никогда не был зол на тебя. Я наказывал тебя ради твоего же блага. А также за то, что ты поощрял дурные стремления Дурьодханы. Ну как я могу злиться на собственного внука?
Когда Карна называл Бхишму дедушкой, я ничего тогда не заподозрила, ведь все называли его так. Но этот ответ звучал больше, чем простая вежливость. Меня бросило в жар, когда я поняла, что означала фраза Бхишмы.
Карна вздрогнул:
— Так ты знал, что Пандавы — мои братья? Это Кунти сказала тебе тогда же, когда и мне?
Я была в шоке. Карна? Брат моих мужей? Мой разум отказывался постичь услышанное, ведь это могло полностью изменить мое отношение к нему. Невозможно, прошептала я себе. Но потом я вспомнила о своем сне о Карне и Кунти.
Внезапно все, что до этого было загадкой, стало складываться в цельную картину.
Бхишма сказал:
— Я знал это задолго до этого. Вьяса сказал мне после того, как я пообещал хранить молчание. Сколько раз впоследствии я жалел, что принес эту поспешную клятву! Но ты знаешь меня. Дав обещание, я не могу нарушить его. Считай это моей силой или моей слабостью.
Карна безрадостно улыбнулся.
— Я знаю, у меня та же проблема.
И помрачнев, он добавил:
— Кунти сказала, что она родила меня, когда была еще очень юной. Из чистого любопытства она решила испробовать дар, которым ее наградил Дурваса, и призвала бога солнца. Он даровал ей сына, но когда я родился, она испугалась людской молвы. — Карна нервно провел пальцами по волосам. — Я понимаю, что она тогда испытывала, и не виню ее… нет, виню. Как могла она отказаться от собственного ребенка, от своего первенца? Но еще хуже то, что, когда наши пути вновь пересеклись в Хастинапуре, она не избавила меня от страданий незаконнорожденного сына.
В его голосе звучало столько боли и страсти, что я не могла узнать в нем человека, который бесконечно гордился своим самообладанием. В этот момент я простила все зло, которое он мне причинил.
— Она должна была посвятить меня в свою тайну, я бы хранил ее в своем сердце, как сейчас. Знай я правду, все сложилось бы по-другому. Я не совершил бы ужасных ошибок, которые сделали мою жизнь невыносимой. О, почему моя мать не верила в меня?
Огромным усилием Бхишма заставил себя положить дрожащую руку на голову Карны: