Дворянство. Том 2
Шрифт:
У одной из комнат, что располагалась примерно в середине коридора и этажа, толпилась небольшая группа, человек пять-шесть. Там глухо трещало дерево, и звучали краткие приказы — вооруженные налетчики старались выбить крепкий, окованный медью дуб подручными средствами. В целом преуспевали, но медленно. Надо полагать, дверь была укреплена так же как тайный ход в комнате с мертвым королем. Раньяну показалось, что он узнает предводителя, но глаза подводили, все расплывалось в неярком свете.
За окнами гремело и лязгало, там, на площади меж домов (или внутреннем дворе, тут как посмотреть), шел настоящий бой. Судя по крикам и вою
Раньян прикусил язык, сильно, до боли и крови. Помогло, пусть и слабенько, он сделал еще несколько шагов, неверных, шатких, однако, почти не держась за стены. Приблизился к деловитым разрушителям. Тут его, наконец, заметили.
— А, ты, — узнал Дан-Шин, поворачиваясь к новому лицу. — Так я и думал, что еще встретимся.
Раньян хотел сказать что-нибудь язвительное, этакое, но пересохшая глотка лишь забавно сипела. Выставлять себя на посмешище глупо, даже с учетом того, что вряд ли кто-нибудь сложит балладу о встрече бретера и комита. Поэтому он продолжил упрямо и молча брести к цели, сжимая саблю. С некоторым опозданием Раньян подумал, что нынче для него этот клинок слишком тяжел, надо было прихватить меч полегче у какого-нибудь телохранителя. Но что уж теперь… Он стиснул зубы и сделал еще пару шажков, закусив губу.
— Продолжайте, — бросил комит исполнителям, которые выбивали дверь молотами со свинцовыми головками, типичным оружием городского ополчения. Молотобойцами руководила высокая фигура со щитом и шестопером, кажется, это был воспитанник Кеханы — Барнак Гигехайм.
Раньян упорно волочился, преодолев больше половины пути, навстречу собственной гибели.
— До тебя мне дела, в общем, нет, — сообщил Дан-Шин. — На твой счет приказ не давали. Так что разворачивайся и ползи куда хочешь. Рыжей скажи, теперь мы выровняли долги окончательно.
От двери отлетали крупные щепки, свинец глухо чавкал, при таком темпе работы преграде оставалось держаться не больше минуты. Изнутри донесся громкий визг, Раньян вздрогнул, пошатнулся и только затем понял, что крик женский. Должно быть, служанка или фрейлина зовет на помощь. Пришлось опереться на саблю, чтобы не упасть, бретер упрямо шагнул, используя оружие как трость.
— Не нужно, — покачал головой Дан-Шин, отдавая должное упорству противника. — Ты проиграл. Мальчишку не спасти.
Аккомпанируя его словам, дверь треснула особенно громко, женский вопль повторился, тоже на октаву выше. Раньян все же споткнулся о труп, упал на колени, выпустив оружие. Зашарил вслепую.
— Ну, как знаешь, — едва ли не с печалью выдохнул Дан-Шин и двинулся к израненному бретеру.
Теперь стало видно, что ходит комит с большим трудом. Прооперированная нога была заключена в конструкцию из дощечек и тонких железных прутьев, так что пациент не шагал, а скорее шатко хромал, как на деревянной ноге, однако довольно быстро и ловко. На плече Дан-Шин нес излюбленный двуручный меч с волнистым лезвием.
Раньян нащупал саблю и встал, опять используя ее как опору.
— Дурак, — приговорил Дан-Шин, снимая с плеча длинный меч и примеряясь, как лучше ударить. — Ну, и зачем это все?
— Тебе… не понять, — выдохнул бретер.
— Не понять, так не понять, — согласился комит и с видимой неохотой занес оружие. В следующее мгновение лицо Дан-Шина изменилось, он криво шагнул назад, скорее даже отшатнулся, закрываясь мечом. Что-то небольшое пронеслось над головой Раньяна, звучно прозвенело, натолкнувшись на защиту комита. Дан-Шин отступил еще на шаг, уставившись на что-то за спиной бретера с хмурым недоверием.
— Глупцов не сеют, не жнут, — пробормотал он. — Они заводятся сами собой, как мыши из грязи.
Шум схватки во дворе как будто окреп, усилился. С вражеской стороны коридора затопали ноги в тяжелых сапогах, Барнак, доселе деливший внимание между комитом и ломателями двери, повернулся к вестнику. Тот быстро забормотал, отчитываясь в чем-то.
За спиной шумели шаги полегче, намного легче. Чья-то рука опустилась на плечо бретеру.
— В сторону, — невыразительно приказал Насильник. — Ты здесь отвоевался.
Дан-Шин развернулся боком, держа меч настороже, он молчал и был готов к любому развитию дел. Группа у двери замерла, должно быть в ожидании новых приказов.
— Гвардия! — громко сообщил Барнак. — Пробиваются сюда. И немного отборных графских дружинников.
— Разберись, — бросил через плечо Дан-Шин. — Задержи их.
— Сделаю, — отозвался Гигехайм, быстро отбирая нужных бойцов. Двоих оставил, и те вновь подняли молотки.
Раньян привалился к двери, чувствуя одновременно и бесконечную усталость, и огонек надежды. На глаза наворачивались слезы благодарности. Или просто тяжелейшей боли. Бретер всхлипнул, размазывая по лицу кровь.
— Спасите его, — прошептал он. — Спасите, ради Бога…
— Вставай, — с этими словами Елена опустилась рядом на колено. — Поднимайся, воин!
— Не могу, — прошептал бретер. — Больше не могу.
Женщина смотрела на него, и в ее глазах Раньян видел неприкрытый ужас от вида того, как жестоко изрубили Чуму по ходу его страшного, самоубийственного прорыва через дворцовую охрану.
— Не могу, — повторил он.
— Ради себя не можешь, — тихо, лишь для его ушей сказала она. — А ради мальчика?.. — добавила еще тише, едва ли не шепотом. — Ради меня?
Раньян пустил голову, заскрипел зубами, чувствуя безграничное презрение к самому себе, к слабости жалкого, бесполезного тела и духа, которые исчерпали запас прочности. И начал подниматься.
Дан-Шин и Насильник замерли друг против друга, внимательно присматриваясь к сопернику. Комит держал меч наготове, искупитель, как обычно, с кажущейся небрежностью опирался на копье.
На противоположной стороне коридора гремело оружие, и вроде бы начиналась очередная схватка с подходящими подкреплениями. Гигехайм при поддержке наемников успешно перекрывал проход, очень ловко действуя щитом и перначом. Молотобойцы доламывали дверь.