Двойная игра
Шрифт:
– Кажется, вы собирались рассказать про художника и его друзей.
Ах, ну да. Был же ещё и художник. Она с грустью смотрит на бокал, что сжимает в руке, ставит его на стол и начинает рассказывать:
– Видите ли, в чём дело. Художнику довольно быстро наскучило писать портреты. Да и вообще, не его это был профиль, скажу я вам. Он поделился этими мыслями со своим приятелем-подельником, кажется, денщиком, или что-то в этом роде. Но тот откровенно очковал что-то менять в их и без того прибыльном деле. Хотя и обещал подумать. А художника тянуло к своим картинам, к вольным сюжетам. К тому же ему изрядно
– Тут она дотягивается до бокала, и на какое-то время опять уходит в себя.
– И что же было дальше?
– Вежливо спрашивает он.
– Да они лоханулись на первом же заказе!!!
Впрочем, видя, насколько непонимающим выглядит её собеседник, она берёт с соседнего стола появившийся там бокал с вином, отпивает, и пускается в разъяснения:
– Ну как же, неужели вам непонятно, как он писал свои картины? Секундочку... Официант!? На борту есть свежие газеты?
Появляется очаровательный безголовый юноша со стопкой газет, она вытаскивает из неё первую попавшуюся и начинает листать. Наконец, видимо, находит, что искала, и протягивает газету своему собеседнику:
– Вот, держите!
Вероятно, начать следует с того, что газета называется "Наш ёбаный завод". Над указанной своей спутницей статьёй, он видит смутно знакомую иллюстрацию - явно невменяемого человека, прислонившегося к капоту старенького автобуса. Под иллюстрацией название заметки: "Число жертв в автомобильной катастрофе сократилось с восьми до семи", и чуть ниже: "Один из пассажиров воскрес". Нечаянно соскочившие со страницы строчки гласили: "...Раннее сообщалось о восьми летальных исходах. Однако, один из пассажиров автобуса, скончавшийся в ходе аварии от восторга от прикосновений, позднее был признан, как действительно воскресший ввиду полного раскаяния (пассажиром был перепутан номер рейсового автобуса - прим. ред.)".
– Так вот, - как ни в чём не бывало, продолжала она, - художник успевал рисовать только наброски, всё равно же все отказывались от картин, а это так, лёгкий нокаут, не более того. А тут этому гению, видите ли, надоело работать с портретами и он вернулся к своим любимым сюжетным картинам. Ну как вернулся - его дружок мыкался-мыкался, да и подыскал ему какого-то вшивого клиента, которому приспичило повесить у себя картину, изображающую конец света.
– И что?
– И пиздец. Им не заплатили.
* * *
– Так, стало быть...
– От рассеянности он пригубил вина из её бокала. Совсем чуть-чуть.
– Конечно. Я же говорю, хренов гений! Устроить апокалипсис, да ещё не по дури какой, а по сути, заручившись поддержкой моего бывшего - это, я вам скажу, надо иметь талант! Вот, что бывает, когда не ложишься спать - пришёл к нему заказчик утром, глянул на эскиз, а в нём... У заказчика, ясное дело, челюсть едет, да ещё и обороты набирает, а сам к выходу пятится. А этот, что? Достал краски, принялся дописывать. "Я художник, я так вижу" - сказал он.
– Подождите, так получается, как вы выразились... Его новая
– Ну, смелее же!
– Она и есть этот самый новый свет?
– А вы как думали? Конечно! Неужели вы полагали, что на этом всё закончится?..
– Ну, лично для меня - это вряд ли, вы правы... Но вот для всех остальных?
– И хоть для какой-то наглядности он обводит взглядом остальных посетителей ресторана.
– А, вы про этих? Так они ещё не в курсе! Тут какое дело: они же взлетели <до>, а приземлятся <после>, так что у этих ребят ещё всё впереди, будьте уверенны... Только прошу вас, не сообщайте им пока что ничего. Всё-таки готовят здесь вкусно, а подобное известие испортит им аппетит. Что ж, а мне, пожалуй, пора. Хотелось бы, знаете ли, ещё успеть поболтать с одним типом из этой троицы...
Её больше не было в ресторане. Он посидел ещё какое-то время, наблюдая за публикой и официантами, и тоже исчез. Несколько позже, в подъезде жилого дома, он обнаружил генерала, бесконечно печального, окруженного группой рассерженных людей. Впрочем, эти самые люди были <не помехой>. От одного его хмурого взгляда в их сторону, они как-то сразу поникли, перестали угрожать генералу расправой, если тот "им не вернёт их деньги", и стали по одному вытекать из подъезда от греха подальше. Впрочем, генерала это ни капли не обрадовало. Кажется, он вообще их не замечал. Его бесконечная печаль заключалась, скорее в его мундире, а точнее, в том, во что тот превратился. Мгновенно оценив ситуацию, гость услужливо поинтересовался у генерала:
– Могу ли я вам помочь?
– Что? Вы мне?
– Генерал поднял на него голову и какое-то время критически его осматривал.
– Сомневаюсь. Тут уже ничем не поможешь, - с горечью проговорил он, - у меня был замечательный, новенький с иголочки мундир, а что теперь? Теперь это тряпка цвета кровавой какашки. И она никогда снова не станет новым мундиром, вот в чём дело!
– Ну что вы! Для меня это проще простого! К тому же, скажу я вам, я, бывало, сталкивался и с куда более запущенными случаями.
И не дожидаясь одобрения генерала, тот приблизился к нему на расстояние вытянутой руки, с секунду сосредоточенно на него поглядел, и затем удовлетворённо опустился рядом с ним на ступеньку. Мундир генерала переливался всеми оттенками новизны.
– Ну что, так вам лучше?
Но генерал по-прежнему был довольно хмур, хотя уже не настолько. Он в глубокой задумчивости смотрел прямо перед собой, затем, переведя взгляд на своего собеседника, произнёс:
– А я полагал, вы пришли сюда для того, чтобы меня убить.
– А вам разве неизвестно, что существует обычай хоронить покойников в чистой одежде?
– Парировал его собеседник.
– Ах, вот оно что, - только и произнёс генерал, вновь уставившись перед собой.
– Прошу меня простить, это была неудачная шутка. Я - всего лишь портье. У меня не всегда получается столь же удачно шутить, как у некоторых моих клиентов... Однако я пришёл сюда, чтобы с вами поговорить. Если, вы конечно, не возражаете.
– Он выждал небольшую паузу.
– Возможно так же, тот вопрос, который я намереваюсь вам задать, придётся вам не по вкусу, но... Пожалуй, я всё же начну с другого, и спрошу так: для чего вы этим занимались?