Двойная наживка

Хайасен Карл

– Думаю, я обойдусь.

– Нет!

– Что?

– Мы едим оба, это сделка. Потом ты выметаешься. О рыбе поговорим в другой день.

Скинк туго натянул капюшон на голову.

– А после этого, – сказал он, включая зажигание, мы могли бы поговорить и о мошенниках.

– Так вы знаете об этом? – спросил Декер.

Скинк горько рассмеялся:

– Знаю, сэр, но лучше бы не знать.

Тучи насекомых вились, попадая в лучи фар и исчезая из них, когда грузовик прыгал по грязной дороге. Внезапно Скинк выключил фары и зажигание. Пикап остановился.

– Слушай! – сказал Скинк.

Декер

услышал звук мотора. Похоже было на газонокосилку. Скинк выпрыгнул из грузовика и побежал к деревьям. На этот раз Декер не отставал от него.

– Я говорил мерзавцам, – сказал Скинк, задыхаясь.

– Кому? – спросил Декер.

– Я говорил им! – повторил Скинк.

Они вынырнули из-за сосен прямо к обрыву. И Скинк тотчас же присел на корточки. Под ними был маленький ручей, грязная колея шла параллельно более высокому участку земли у самой воды. На дороге подпрыгивал свет одинокой фары. Мотоцикл. Декер мог ясно его разглядеть. Урчание мотоцикла, напоминающее шум циркулярной пилы, то поднималось, то опускалось, когда он взбирался на холмы и съезжал с них. Скоро мотоциклист должен был оказаться прямо под ними. Декер увидел пистолет в правой руке Скинка.

– Что вы, черт побери, делаете?

– Тихо, Майами.

Скинк вытянул руку, прицеливаясь, Декер метнулся, но слишком поздно. Шум выстрела ударил ему в спину. Мотоцикл поскакал, как хромая лошадь. Мотоциклист закричал и перелетел через руль. Грязь выплеснулась из-под его задней шины, машина опрокинулась и, перелетев через парапет, с плеском упала в ручей, где мотор сразу заглох, пуская пузыри.

Наверху, на дороге, мотоциклист застонал, выбираясь из капустных листьев.

– Боже! – сказал Декер, тяжело дыша. Скинк заткнул пистолет за пояс штанов.

– Передняя шина, – сообщил он, чуть ли не улыбаясь. – Я говорил, что у меня настроение пострелять.

В хижине Скинк поджарил опоссума на открытом огне и подал его с гарниром из свежей кукурузы, листьев капусты и земляники. Декер старался сосредоточить свое внимание на овощах, потому что вкус опоссума был ужасен, не говоря о запахе. Декеру оставалось только поверить Скинку, что животное было свежим, а не лежало мертвым на шоссе несколько дней. Пока они сидели у огня, Декер думал, почему свирепые москиты набросились на него, в то время как Скинк казался нечувствительным к ним. Возможно, кровь капитана была для них смертоносной.

– Кто тебя нанял? – спросил Скинк, пережевывая мясо.

Декер рассказал ему, кто и почему.

Скинк перестал жевать и воззрился на него.

– Вы знаете мистера Голта? – спросил Декер.

– Я знаю многих.

– Дики Локхарта?

Скинк дочиста обглодал кость опоссума.

– Конечно.

– Локхарт – мошенник, – сказал Декер.

– Тепло.

– А что, есть кто-нибудь еще? – спросил Декер.

– Черт, конечно.

Скинк выкинул кость в озеро, где всплеск испугал утку-крякву.

– Еще, – пробормотал Скинк. – Еще, еще, еще.

– Расскажите об этом, капитан, – сказал Декер.

– В другой раз. – Скинк выплюнул что-то бурое в огонь и нахмурился, ни на что особенно не глядя. – Сколько тебе платят?

Декер с некоторой неохотой сказал:

– Пятьдесят кусков.

Скинк и глазом не моргнул.

– Недостаточно, –

сказал он. – Давай, Майами, кончай свой чертов ужин.

4

Отт Пикни остановился перед мотелем на следующее утро около восьми. Он громко постучал в дверь Р. Дж. Декера. Шатаясь, Декер открыл дверь и впустил его.

– Ну, как дела? – спросил Отт.

– Ночь была оживленной.

– Он именно такой странный, как говорят?

– Трудно сказать, – ответил Декер. – Жизнь в Майами научила его тому, что он пересмотрел свои взгляды на вменяемость.

Отт сказал, что собирается на похороны.

– Тот бедняга, о котором я тебе говорил.

– Рыболов?

– Бобби Клинч, – сказал Отт. – Сэнди хочет выпустить воскресный номер газеты со слезливой фотографией на первой странице – это самое большее, что мы можем сделать для местного парня. Вы со Скинком отправляетесь за окунем?

– Не сегодня утром.

Скинк так и не дал ясного ответа на его предложение. Декер собирался встретиться с ним позже.

Отт Пикни предложил:

– Почему бы тебе не поехать со мной?

– На похороны?

– Весь город туда собирается, – сказал Отт. – Кроме того, подумал, может, ты захочешь поглядеть на ветеранов охоты на окуня, рассмотреть их с близкого расстояния. У Бобби была уйма друзей.

– Дай мне секунду на душ.

Декер ненавидел похороны. Во время его работы в газете ему приходилось освещать слишком много мрачных похоронных церемоний, начиная от похорон полицейского, которого подстрелил накачавшийся наркотиком подонок, и кончая едва начавшим ходить малышом, изнасилованным и убитым бэби-ситтером (нянькой). Убийства детей занимали много места в газетах, и можно было не сомневаться, что фотография скорбящих родителей займет не менее чем четыре колонки. А такие похороны, как эти, были самой ненавистной работой для журналистов. Декер не вполне понимал, чего следует ожидать в Харни. Для него это было всего лишь работой и ничем большим, наблюдением случайного человека. Может быть, покажется Дики Локхарт, подумал Декер, вытираясь. Ему не терпелось взглянуть на городскую знаменитость.

Они поехали на кладбище в грузовике Отта Пикни. Почти у каждого в Харни был «Форд» или «Сиви», но Отт ездил на новой «Тойоте» с платформой.

– Для орхидей, – объяснил он несколько вызывающе, – не требует много места.

– Славный грузовичок, – сказал Декер.

Отт закурил «Кэмел», поэтому Декер опустил стекло. Утро было ветреное, а воздух холодный, ветер дул прямо с севера.

– Могу я кое-что у тебя спросить? – сказал Отт. – Это личное.

– Валяй.

– Я слышал, ты развелся.

– Верно, – сказал Декер.

– Позор, Р. Дж. Она была потрясающей крошкой.

– Проблема заключалась в деньгах, – сказал Декер. – У него кое-что было, а у меня нет.

Его жена сбежала с продавцом-знахарем. Жизнь не могла преподнести ему большей гнусности.

– Боже, прошу прощения. – Развод был вовсе не той темой, на которую хотел поговорить Отт. – Я слышал кое-что еще, – сказал он.

– Вероятно, правду, – ответил Декер. – Я отсидел десять месяцев в Аппалачи, если это то, что до тебя дошло.