Двойная звезда

Туринская Татьяна

Андрея и, как сразу догадалось материнское сердце, влюбленную в Виктора Нину не пришлось долго уговаривать на поездку в Киев, и "команда спасения" выехала в столицу Украины.

Выйдя из поезда в полдевятого утра, прибывшая компания на такси отправилась в спальный район с таинственным названием Воскресенка.

Воскресенка оказалась довольно далеко от вокзала. Какое-то время пришлось простоять в пробке на мосту через Днепр. Ирина Станиславовна была слишком озабочена судьбой сына, а потому любоваться красотами весеннего Киева была не склонна. Да и любоваться особо было нечем, разве что широким и могучим Днепром,

через который они пытались перебраться. Даже в хмурое ненастье река выглядела красивой. Темное облачное небо отражалось в серой воде. Сильное в середине, у берегов течение практически не было заметным и небольшие лагунки выглядели довольно уютными. На широко раскинувшихся ветках одинокого дерева, в высоту давно переросшего мостовые перила, устроили выездное заседание черные галки. Они не только оккупировали крону дерева, но некоторые из них с удобством устроились непосредственно на перилах, и наблюдателю казалось, что в эту минуту они живо обсуждают очень серьезную птичью проблему. Их серьезность выглядела так забавно и могла бы растопить любое, даже ледяное, сердце. Только троице, прибывшей из Москвы, было совсем не до умиленья...

Прознав о давнем знакомстве Андрея с возлюбленной сына, Ирина Станиславовна попросила его сломить сопротивление Светланы. Самой говорить с несостоявшейся невесткой ей, во-первых, не очень хотелось. Ирина Станиславовна испытывала к несостоявшейся невестке весьма неоднозначные чувства. Было ужасно стыдно перед нею за свое недавнее выступление в защиту морали. Теперь-то она прекрасно понимала, что Светлана не заслужила и десятой доли пролившегося на нее гнева. Но, несмотря на стыд, несчастная мать физически не могла заставить себя полюбить женщину, от которой настолько сильно зависела не только судьба, но и сама жизнь единственного сыночка. Умом понимала, что должна любить и лелеять Светлану, как собственную дочь хотя бы ради Витюши, но в душе занозой сидела какая-то злость, не позволявшая простить киевской выскочке зависимость от ее решения. Отсюда выплывало и во-вторых - Ирина Станиславовна панически боялась обидеть Светлану, нечаянно обнажив свою неприязнь и страх перед нею. Вот потому-то честь провести со Светланой "воспитательную беседу" выпала именно Андрею.

Увидев Свету, Андрей ужаснулся. Боже, что случилось с той миловидной, полной жизни молодой женщиной, которую он видел буквально два месяца назад? Вместо цветущей Светланы перед ним, держась за входную дверь, стояло приведение. Из аппетитной пышечки Света превратилась в худющую трость желтого цвета. Кожа не успела стянуться и от резкого похудения дрябло висела на щеках и подбородке. Глаза спрятались глубоко под брови, под ними залегли темно-коричневые нездоровые круги.

Света посторонилась, впуская гостя в квартиру, и прошла в комнату, на всякий случай, держась за стенку. Ее шаги были столь неуверенные, и все движения такие скупые и четко просчитанные, что смертельная жалость к давней подруге сжала сердце Андрея и он, не в силах побороть чувство вины, схватил ее сначала за плечи, потом и вовсе прижал с силой к себе, не давая сделать следующий шаг:

– Прости меня! Господи, что я наделал?! Светка, милая, прости меня!

Света только крепче вжалась в стенку и едва слышно проговорила:

– Мне тяжело стоять. Позволь мне пройти...

Голос ее был настолько слаб, что чувствовалось - ей тяжело не только стоять, но и говорить. Пожалуй, даже дышать для нее было задачей не из легких. От жалости и боли у Андрея перехватило горло. Он не смог ответить, только молча отошел в сторону, и с ужасом наблюдал,

как осторожно садится хозяйка в кресло, какой крупной дрожью трусятся ее руки, когда она опирается на подлокотник кресла. Ужас от осознания того, что перед ним находится практически покойница, которая почему-то еще умеет шевелить конечностями и немножко языком, сковал все его члены. Только теперь он понял, насколько серьезны были разговоры о том, что несчастным влюбленным не жить друг без друга. До сих пор он все еще не осознавал, что друг детства и всей жизни, Витька Иванцов, самый дорогой человек на свете после Янки и маленького Ваньки, может кануть в небытие в любое мгновение! И не он один. Вместе с ним уйдет замечательная, веселая девочка Света, с которой когда-то так здорово было бродить по летней Москве...

Молчание затянулось, и Андрей понял, что не сумел совладать со своими чувствами и все, что успел передумать за пару минут, Света явственно читала на его лице, как на листе бумаги. Она только усмехалась уголками губ его ужасу, а глаза ее оставались все такими же мертвыми серыми стекляшками. А ведь еще два месяца назад она смотрела на Андрея искрящимися зелеными озерами...

– Что, так страшна?
– тихонько прошептала Света, пытаясь вложить в слова хоть капельку иронии.
– Страшна, я знаю. Рассказывай, какими судьбами?

Все заранее заготовленные фразы вылетели из головы гостя, как только он перешагнул порог квартиры. И говорить оказалось совсем нечего - он по Светкиным глазам понял, что она прекрасно знает, зачем он приехал, но не намерена отступать от принятого решения. И все-таки сказал:

– Свет, дальше медлить нельзя. Потом может быть слишком поздно...

Света кивнула:

– Я знаю. Только уже и так поздно... Давно уже поздно...

– Нет, нет же, еще можно все исправить, - горячо возразил Андрей.

– Нет, - хозяйка покачала головой.
– Нет, Дюша, уже давно поздно. Мы опоздали на долгих тринадцать лет... Ничего уже не исправишь...

– Не говори так! Я знаю - это я виноват, если бы не я, вы бы уже давно были вместе!

Света попыталась улыбнуться:

– Не смеши меня, Дюша. Причем тут ты?

– Ну как же, я же тебе говорил, это я не захотел тогда вас познакомить...

– Ты не захотел, а он и не настаивал... Да ладно, Дюш, не в этом дело. Это ведь не единственный случай. До этого он отказался от меня во Владивостоке. А потом мы не смогли встретиться в Новосибирске. Там он не дождался меня, а я зачем-то ждала подругу, хотя и не могла ждать. Мне бы бросить все и нестись, сломя голову, в этот чертов бар, а я сидела и ждала, пока Валька наведет марафет. Так что не ты виноват, Дюша, а мы. Сами. Оба. А ты успокойся, не вини себя. Нет твоей вины в нашей смерти. Если тебе будет так легче, то я отпускаю тебе твою мнимую провинность...

Андрей только мотал головой из стороны в сторону, не в силах проронить ни звука. Комок в горле никак не проходил, только становился все плотнее и плотнее. Андрею казалось, что комок вырос уже настолько, что Света может видеть его сквозь ворот его рубашки. А он все рос и рос, и Андрей начал опасаться, как бы он не лопнул, не взорвался вместе с его шеей. И все мотал и мотал головой из стороны в сторону, зажмурившись на всякий случай, чтобы Света не смогла увидеть, как закипают в его глазах слезы. Не гоже это, ой, негоже, мужику плакать перед женщиной!