Двойник Декстера
Шрифт:
“ ‘Ты знаешь?” - сказал он, подражая моему тону. “Ты хочешь услышать то, что я знаю, кретин?”
Я не хотел услышать это, конечно же; Худ не может ничего знать выше уровня третьего класса, кроме, возможно, порнографии, и от такого рода вещах, не очень интересных для меня. Но это казалось не благоразумным, для произношения этого вслух, и, в любом случае, он не стал ждать моего ответа.
“Я знаю, что твоя сестра, недоделанная звезда, очень плоха в постели”, - сказал он совершенно спокойным тоном, как, будто в этом не было смысла. “Чертовски плоха в постели”, - сказал он снова.
“Ну,
Он уставился на меня, и его челюсть выгнулась в сторону. Это были довольно большие челюсти, способные и готовые оторвать большой кусок плоти из меня, если это потребовалось бы. "Доказательства", - сказал Худ, и это слово прозвучало неприятно. "Например, какие?"
"Хм, раны", - сказал я. "Тело кровоточит из двух мест, а на других трупах даже не порвана кожа".
Худ повернул голову на четверть дюйма в сторону и плюнул.
“Ты несёшь полную чушь”, - и он снова повернулся к г-же Бромберг. Он скрестил руки, и его верхняя губа подернулась. “Как прям твоя недоделанная сестра”.
Я взглянул на свою обувь, просто чтобы убедиться, он не попал мне на обувь, и я был очень рад увидеть, что не попал. Было ясно, что я не получу от Детектива Худа, кроме слюны и грязных шуток, поэтому я решил оставить его с его недалёкими размышлениями, и вернулся глядеть на то, что осталось от Камиллы Фигг.
Но как только я начал отворачиваться от Худа, я почувствовал сухой, подобный землетрясению, возрастающий грохот из глубин и от тёмных углов внутри, острый и настойчивый удар предупреждения от Пассажира, Декстер стоял на перекрёстке какой-то враждебной области. Время замедлилось до скорости улитки, и я замер на полуобороте, и стал искать угрозу вокруг меня, и как только я посмотрел в сторону, за ленту, ограждающую периметр, яркая вспышка потухла и Пассажир зашипел.
Я моргнул, и приготовился к выстрелу, но никто не выстрелил. Это было не более чем простым зевакой, сделавшим фото. Я прищурился из-за затянувшейся вспышки, и я увидел только размытые очертания толстого человека в серой футболке, убирающего камеру и уходящего прочь, смешиваясь с толпой. Он ушёл прежде, чем я смог разглядеть его лицо, или что-нибудь ещё, и не было никакой ясной причины, почему он вызвал мой тихий сигнал тревоги. Он не был снайпером, и не был террористом напичканным взрывчаткой на велосипеде. Он не мог вообще представлять какую-либо опасность, никакую, кроме еще одного грязного толстого зеваки.
Теперь это было по настоящему глупо; я видел Тени везде, даже там, где их не было. Не сошёл ли я окончательно с ума, и внезапно превратился в параноика?
Я смотрел на то место, где исчез фотограф, еще какое-то время. Он не вернулся, и ничто с рёвом не накинулось на меня. Это были всего лишь нервы, не более того, не мой Свидетель, и у меня всё ещё были дела.
Я вернулся к Импале, где размноженное тело Камиллы лежало там финальной неопрятной кучей. Она всё ещё была мертва, и я не мог избавиться от ощущения, что где-то кто-то смотрит на меня, облизывая губы, и планирует то же самое сотворить со мной.
ГЛАВА 19
Уже
Я полагаю, что это не такая уж и трагедия, образно говоря. Вещи похуже происходят каждый день, и одна из таких только что случилась с Камиллой Фигг, с той, кого я знал много лет. Мне на самом деле полагалось скорбеть, хоть немного. Но я был голоден, и Рита не оставила мне ничего поесть; это для меня казалось более печальным, чем смерть-возвышенная и поддерживаемая традиция-нарушение некоего невысказанного, но важного принципа, который придерживался на протяжении многих испытаний. Нет еды для Декстера; Всё Абсолютно Потеряно.
Я, однако, обнаружил стул, вытащенный из-за кухонного стола, стоящий под неряшливым углом, и обувь Риты балы разбросана рядом с ним. Её работа снова загромоздила стол, и её блузка небрежно висела на спинке стула. В другом конце комнаты я увидел жёлтый квадратный стикер на холодильнике, и я подошёл взглянуть; это была записка, вероятнее всего от Риты, хотя написанные каракулями слова не были похожи на её обычный аккуратный почерк. Записка прикрепили к двери холодильника, и гласила: “Брайан звонил, где ты был!?!” Ей потребовалось две попытки, чтобы написать букву «Б» в «Брайан», и последнее слово было криво подчеркнуто три раза; стержень ручки был прислонен к бумаге на всём протяжении написании записки и немного порвал бумагу.
Это была всего лишь желтый клочок бумаги с запиской, но что-то в нём заставило меня задуматься, и я и стоял у холодильника мгновение, держа записку и удивляясь, почему она так встревожила меня. Дело, конечно, было не в кривом почерке, без сомнения Рита просто устала, измотана работой на дому, после долгого, напряженного дня борьбы с ежегодным кризисом на работе, и вдобавок суета над тремя детьми в жарком и переполненном вечере Майами, и совместным поеданием гамбургеров. Этого достаточно, чтобы напрячь любого, утомиться, и …
… и потерять способность правильного написания буквы «Б» должным образом?
В этом нет вообще никакого смысла. Рита была точным человеком, невротически аккуратным и методичным. Это было одним из качеств, которое восхищало меня в ней, и простая усталость и расстройство никогда доселе не приглушали её энтузиазм делать вещи должным образом. Она сталкивалась со многими трудностями в своей жизни, например её первый неудачный брак с задирой-наркоманом, и она всегда имела дело с насильственным беспорядком жизни, сделав её стоящей прямо, чистящей зубы, и ложащей бельё в корзину для белья. Записка, написанная неряшливыми каракулями, и оставление своей обуви и разбрасывание своей одежды по полу, очень не походило на неё, и чётко указывало на то, хм … на что?