Двойник китайского императора
Шрифт:
«Не в больницу его надо было отправить, а в мою подземную тюрьму и приковать цепью к решетке», – зло подумал хан Акмаль, не ожидавший увидеть здесь своего бывшего конюшенного.
Процессия медленно двинулась вдоль денников. Молодняк шарахался, косил глазом, испуганно ржал – такого количества людей в конюшне еще не видели. Фархад особенно оберегал эту ферму, боялся любой инфекции, не любил, когда подкармливали доверчивых скакунов; здесь стояли лучшие лошади, его гордость и надежда.
Коротышка на конезавод приехал впервые и теперь вроде сожалел,
– Смотри, Акмаль, какой красавец! Или:
– Вот это жеребец, настоящий Буцефал!
Но хан Акмаль не слышал никого, забыл даже про Фархада, взгляд его тянулся вперед. Как только прошли в глубь конюшни, он чуть ли не бегом кинулся вдоль свежевыкрашенных денников.
– Вот он, Абрек! – закричал вдруг он радостно и, не дожидаясь торопившегося следом секретаря обкома, вошел в стойло к знаменитому жеребцу. Фархад не ожидал от гостя такой прыти. И невольно крикнул:
– Выйдите немедленно из клети! Абрек в карантине!!
Но хан Акмаль уже ничего не слышал, он гладил шею гнедого красавца и шептал, как одурманенный:
– Абрек, милый! Конь мой золотой, я нашел тебя…
И странно, строптивый Абрек, мало кого подпускавший к себе, склонил к нему изящную шею и терся нежной губой о лицо Арипова.
– Признал, признал меня сразу! – ошалело завопил Арипов. Меж тем все собрались у денника и с удивлением глядели на эту сцену.
Фархад попытался войти в клеть, но Пулат Муминович, почувствовав недоброе, ухватил Ибрагимова за руку и удивился, как трясло от волнения бывшего жокея.
Прошло пять минут, десять, – хан Акмаль, словно забыв про людей, продолжал разговаривать с Абреком. Коротышка обратился к хану раз, другой, но тот его не слышал, а войти в стойло к Абреку секретарь обкома не решился, слышал, что Абрек неуправляемый жеребец, его боялись даже конюхи.
Пока все с удивлением наблюдали, как гордый Абрек ластится к незнакомому человеку, люди из «джипа» подошли вплотную к деннику, и Арипов, неожиданно повернувшись, властно приказал:
– Уздечку мне!
Кто-то из сопровождавших услужливо подал необыкновенной красоты уздечку, тяжелую от серебряных шишаков и ярко-красных полудрагоценных камней.
– Нравится? – спросил Арипов, все еще продолжая играть с Абреком, и конь как бы согласно кивнул головой и легко дал взнуздать себя.
Люди в проходе конюшни аж ахнули – Абрек не был так покорен с конюхами, выхаживавшими его с рождения. Удивительную власть и понимание лошади демонстрировал хан Акмаль, наверное, он ладил с ними лучше, чем с людьми.
Фархад заворожено, как и все, наблюдал сцену в деннике и удивлялся поведению непокорного Абрека, – он-то знал знаменитого ахалтекинца совсем другим.
Но когда хозяин Аксая стал выводить лошадь под уздцы из стойла, Фархад словно скинул пелену наваждения и кинулся навстречу с криком:
– Не дам! Не смейте!
Раскинув руки, он прикрыл собой проход из
– С дороги, собака!
Но тот и не думал выпускать незваного гостя с конем. Хан Акмаль увидел те же пылающие гневом глаза, что и пять лет назад, когда избивали в Аксае бывшего чемпиона.
– Чего стоите? Уберите этого сумасшедшего! – распорядился он, и нукеры втроем навалились на Фархада сзади.
Не успел Арипов сделать с Абреком и десяти шагов к выходу из конюшни, как Фархад, разбросав державших его людей, вырвался и, догнав, вцепился в уздечку.
– Нет, Абрека ты для своей прихоти не получишь! Конь принадлежит государству!
– Какому государству? – издевательски переспросил хан Акмаль.
И вдруг он в мгновение ока налился злобой. Лицо вновь пошло красными пятнами, видимо, вспомнил свое унижение, когда этот конюх, лошадник, полчаса назад не подал ему руки, и неожиданно для всех окружающих он ударил плетью, которую никогда не выпускал из рук, Фархада прямо по лицу. Страшной силы удар рассек бровь и задел левый глаз. Фархад невольно прикрыл глаза ладонью, а обезумевший от злобы аксайский хан продолжал стегать его плетью. Первым кинулся спасать директора конезавода Коротышка, он ближе всех находился к высокому гостю, но хан Акмаль резко оттолкнул его, мол, не вмешивайся не в свои дела. Секретарь обкома знал, что в гневе тот может забить человека до смерти, и вновь попытался остановить разошедшегося любителя чистопородных скакунов.
– Ах, и ты, оказывается, заодно с ним! – вдруг взъярился гость и стеганул плетью Коротышку, да так сильно, что пиджак на его плечах с треском лопнул.
Тут уже распоясавшегося хана сгреб в охапку Махмудов, подоспели и другие на помощь.
Страшная, жуткая до неправдоподобия сцена, но ни прибавить, ни убавить. Махмудову и сегодня неприятно вспоминать об этом…
Откровения К., из которых следовало, что даже такой большой человек, член Политбюро, Первый секретарь ЦК огромной республики, марионетка в руках помощника-авантюриста и полковника из ГАИ, представляющих родовые кланы, сняли напряжение с души, мысль о самоубийстве как-то пропала сама собой.
«Что я хочу изменить, чего добиться, – рассуждал он в ту бессонную ночь под шум штормящего моря, – если люди надо мной, проповедуя одно, живут и думают совсем иначе?»
Конечно, он, как и всякий другой человек, живущий в республике и мало-мальски соприкасающийся с рычагами власти, был наслышан об Арипове. Но все казалось таким бредом, нелепицей, что не хотелось верить, да и мало походило на правду. Говорили, что однажды в Аксай не пустили нового секретаря обкома партии. Такие же парни из «джипа» спросили у шлагбаума, которыми была обставлена вся территория Арипова: