Двойник. Арка 2. Том 1
Шрифт:
Мне снова взяло зло. Оказывается, пока я бродил здесь, то параллельно был посмешищем для весьма широкой аудитории. Ах, вот так! Миру грозит беда, тысячи их сородичей могут погибнуть, а им хлеба и зрелищ подавай! Я занес руки для нового хлопка.
«Постой! — воззвал ко мне мой внутренний голос — Но ведь так нельзя! Сила, даруемая гневом, зла, ядовита, опустошительна! От того, кто ей пользуется, в конце остается лишь пустая оболочка! Опомнись!»
Но я подавил в себе этот голос разума. Не так-то просто загнать на задворки сознания все те вещи, что здесь произошли с тобой, учитывая, что здесь ты и есть собственное сознание. Воспоминания от унизительного приема Тойди и Кайто, от бича надсмотрщика — казалось бы, уже подавленные — вдруг снова вспыхнули, и я послал новый хлопок.
От
Ну, давай, остался всего один раз! Покажи им, как ты силен! Покажи им, что с тобой нельзя играть, как с куклой на верёвочках! Добей их, придя сюда, они отказались от части своих способностей и надолго запомнят этот урок. Я занёс ладони для последнего хлопка, должного обрушить все это место в бездну, прочь, всех, никого не щадя и…
…- Что, снова заблудился и не знаешь, что тебе делать, Бродяга? — спросила лежащая обнажённая девушка, чью наготу всё же прикрывали струящиеся потоки красной и чёрной энергии, — Что ж, позволю себе напомнить тебе, что главной целью зла, как такового — провоцировать пустоту на появление добра. Без видимого зла не будет видимого добра, всё вокруг будет серо, уныло и безжизненно. Но для того, чтобы идти этим путем, нужны воля, сила и боль… много боли. Не у каждого достанет этих качеств, чтобы пройти сей путь до конца. Тем более, что награда за него будет только одна… смерть. Твоя смерть будет наградой для всех остальных, для малодушных трусов и дураков, которые в момент опасности пугливо бросятся к пяткам добра… а потом будут мясо, песни, пляски… целый Карнавал над твоим бездыханным телом! Так что оставь меня в покое и выбери себе другой путь, Бродяга… Силы Гнева — точно не для тебя!..
И я опомнился. Да что же я делаю?! Ведь это тот крючок, на который я попался Молчаливым Сестрам, тот, на который меня едва не подцепила Хранительница… Так почему это произошло?! Так почему сейчас со мной происходит то же самое?!
— Нет! — сказал я на всю площадку, не усмиряя в себе гнев, ибо это было совершенно невозможно, но давая ему выход в виде радужного пламени, сияния, безвредного и безопасного.
— Браво, мой юный подопечный, браво, — сказал мне знакомый голос сзади. Обернувшись, я увидел Аорташа, сидящего на своём любимом пьедестале. Таисиан-альбинос смотрел на меня своим обычным лукавым взглядом. Я был всё ещё слишком взвинчен, чтобы поприветствовать его как подобает, поэтому ограничился коротким, рваным кивком, — ах, прекрасно тебя понимаю, после всего, что здесь произошло, никто бы и не стал требовать от тебя безупречных манер.
— Правильно ли я понял, что моё испытание пройдено? — тихо спросил я.
— Несомненно, мой подопечный, — с улыбкой сказал бог таисианов, — и, надо признаться, я очень тобой доволен. Хотя в последнем хлопке не было уже никакой нужды, ты изрядно всех напугал.
— И… это что, всё? Я столько времени здесь пробыл только для того, чтобы два раза хлопнуть в ладоши?
— Ах, мой подопечный, ожидание и самобичевание сделали тебя слишком близоруким, но это не страшно, это пройдет, — сказал Аорташ, соскальзывая с пьедестала и подходя ко мне, — нет, конечно это далеко не всё. Очень удачно получилось, что ты ничего не знал об этом испытании до того, как попал сюда. Всё было в высшей степени естественно, и даже больше, чем ты думаешь.
— И что это должно значить? — недоуменно спросил я.
— По прибытии сюда тебя должны были сразу отвести в нужное место для прохождения испытания. Однако события стали развиваться весьма интересным образом, — довольно сказал он, взяв мою руку в свою и пристально её разглядывая, — я решил позволить им течь своим ходом, чему оказался очень рад, так как мне удалось узнать гораздо больше о тебе, и не только.
— Так всё-таки этот приём, этот хлыст… всё это не было подстроено?
— И да, и нет. Как я уже сказал, цепь событий изменилась, и весьма интересным образом. Это была отличная возможность для меня проверить, как относятся здесь к взрослым таисианам — и очень глупо было бы её упускать. И, стоит сказать, увиденное меня разочаровало. Мне крайне не понравилось, что к новоприбывшим, абсолютно не зная, кто они такие и почему оказались
— Кстати, раз уж об этом зашла речь — за что тому бедняге определили такое жестокое наказание? — не преминул случаем поинтересоваться я.
— Ну, что ж, раз ты задаёшь такой вопрос, значит, ты готов услышать на него ответ, — ответил Аорташ. Впервые за время нашей беседы он с грустью опустил голову, — во-первых, то, в чем его обвиняли храмовники, правда. Он совершил убийство и попытался украсть людскую реликвию. Причём до этого ему уже приходилось понести наказание за проступок.
Это был весьма сложный таисиан. Судьба у него была гораздо мягче, чем у твоего приятеля Сайраша. Он рос со своей семьёй до полного совершеннолетия, всему учился, ко всему был готов. И, тем не менее, гнев и презрение было основными его эмоциями, своих сородичей он в лучшем случае терпел, а ко всем прочим испытывал жгучую неприязнь. Первоначально он хотел пойти в работорговцы, однако же не сложилось. Я тому поспособствовал, послав ему нужного спутника. Однако вразумить мне его не удалось ни с первого, ни со второго раза. В итоге из-за всех этих проступков Церковь за малым не спустила псов на всех таисианов, что было бы равносильно полному геноциду.
— И что же им помешало? — ошеломлённо спросил я.
— Ты. Ну, вернее, твоя необходимость Совету. Король лично приказал замять это дело.
— И после того, как я винтом пронёсся через Столицу… чуть не убил стражников… они всё равно вели со мной дело, и не было в них ненависти, злобы, затаенной хитрости…
— Вот мы и подошли к истинной сути твоего пребывания здесь. Как ты думаешь, Дамиаш, — он приблизился, между нашими лицами не было и десяти сантиметров, — который из семи смертных пороков самый слабый?
— Не знаю… Наверное, гнев, — наугад сказал я.
— Верно. И какому пороку подвержено больше живых существ, чем всем остальным? — спросил он, подняв палец и чуть цапнув меня коготком по носу.
— Неужели гневу?
— Именно, — Аорташ скользнул мне за спину, кладя руку на плечо, — гордыню, похоть обуздывают, обжорство укрощают, зависти не поддаются, ведь эти грехи сильны, опасны, а что гнев? Да каждый второй его испытывает, и ничего же страшного не происходит. Последнее время пошли даже глупые, но чрезвычайно модные тенденции касательно того, что подавлять гнев в себе крайне вредно. Однако именно из-за того, что гнев так недооценивают, он так опасен. Я… уловил твои воспоминания, которые вспыхивали в тебе перед тем, как ты принимал здесь ключевые решения… Да, в твоём мире, лишённом магии, люди умудрились создать и воплотить в жизнь просто потрясающую философию… Сама по себе ярость не столь опасна, но вот если позволить ей смешаться с весельем, бешеным восторгом, с неудержимым желанием действовать… это ж надо такое выдумать! Да, мой подопечный. Мудрые — вне всякого сомнения, мудрые! — люди, которые это выдумали, понимали, что подобная смесь настолько же притягательная, насколько и отталкивающая, верно? Но всех уроков из этого мира ты всё равно не вынес. Зло нужно понимать для того, чтобы бороться с ним…а не для того, чтобы принять его и стать с ним единым целым. Потому как чем это кончится — ты уже знаешь.
И возвращаясь к насущным вопросам — ты меня очень смутил своей выходкой в Столице. Настоящие таисианы так не поступают. Они терпят, выжидают, планируют, а не ломятся напролом, сметая всё на своем пути. В тебе заключены огромные силы, и давать волю гневу — недопустимая роскошь. Ты должен понимать, что если будешь продолжать вести себя таким образом, то носиться с тобой будут ровно до того момента, пока в тебе есть необходимость. А ведь на кону — будущее нашей расы.
— Но ты же бог. Тебе ведь наверняка и так известно, чем всё кончится? — спросил я, смущённый тем, насколько далеко Аорташ сумел проникнуть в самое сокровенное…