Двойник
Шрифт:
Спустив ноги с прикрученной к полу металлической кровати, он оперся спиной о холодную выщербленную стену, на секунду прикрыл глаза, а потом резко, словно сбрасывая с себя оцепенение, провел обеими ладонями по густо поросшему щетиной лицу и шумно выдохнул. Будь они прокляты, эти поганые мусора!
В замке, не смазываемом, видимо, со дня основания питерского следственного изолятора, с противным скрежетом дважды провернулся ключ. В полумрак крохотного мрачного помещения камеры-одиночки ворвался яркий свет из коридора, озарив со спины
Алтаец мысленно усмехнулся такому внезапно пришедшему на ум сравнению и поднялся на ноги.
Молча наблюдал, как вслед за двумя прапорщиками в мятой форме, чьи тупые рожи за восемь месяцев и шесть дней пребывания в СИЗО обрыдли буквально до тошноты, в камеру заходит еще один человек. Это был невысокий сутулый старичок с перекинутым через руку полотенцем и маленьким, видавшим виды чемоданчиком в сморщенной, как у мумии египетского фараона, костлявой руке.
– Подъем, свинья! рявкнул один из вертухаев, тут же ткнув и без того стоящего на ногах Алтайца резиновой дубинкой в грудь. – А теперь – сидеть!
Пошатнувшись, все еще внешне крепкий, но после долгой отсидки в этой затхлой крысиной норе заметно физически сдавший арестант не устоял на ногах и неуклюже осел на отшлифованные сотнями тел, почерневшие от времени доски лежака.
Вертухаи встали по обе стороны от Алтайца, со зверскими выражениями на рожах поигрывая «демократизаторами».
– С-сидеть, гнида! – наклонившись к самому лицу зека и дыхнув застоявшимся перегаром, прошипел краснорожий прапор. – Иначе, плесень… В общем, ты меня знаешь!
Скрипнув зубами от клокочущей внутри дикой злости. Алтаец не произнес ни слова. Он еще слишком хорошо помнил ту самую первую ночь в изоляторе, когда его в перепачканном уличной грязью и со следами протектора омоновских ботинок белом костюме от Кельвина Кляйна определили в отдельные апартаменты. И тут же именно этот отмороженный ублюдок в погонах вломился в камеру и ни с того ни с сего принялся дубасить его сначала пудовыми кулаками, а потом, упавшего на холодный пол, мутузить тяжелыми сапогами с металлическими набойками на носках.
После столь тесного общения с садистом-прапором, за все время избиения не произнесшим ни одного слова. Алтаец немало дней харкал и мочился кровью отлеживаясь в тюремной больничке, а потом еще долго морщился при каждом резком телодвижении – следствие сломанных ребер и отбитых почек.
Едва чуток оклемался – начались изнуряющие допросы, когда несколько суток подряд ему не давали спать, умышленно поднимая ударами дубинок, едва он закрывал глаза и начинал проваливаться в спасительное забытье.
Снова и снова его водили на допрос к следаку, заставляя в который раз повторять предыдущие показания. Тогда менты решили сломать его с ходу, подвести под «мокрую» статью, но он держался до последнего, в конце концов заставив следователя отказаться от бесполезной траты времени и сил.
Хотя
Алтаец окинул уничтожающим взглядом похожую на тухлый помидор, изъеденную глубокими кратерами оспы рожу вертухая и отвернулся, в который уже раз поклявшись, что первым делом, как только окажется на свободе, лично убьет этого скота.
Вот только когда это счастье подвалит?.. Если верить адвокату – лет через пять-шесть, не раньше. И то при самом благоприятном раскладе.
Ни один судья не рискнет, без перспективы крупных разборок с начальством и риска навсегда поставить крест на своей вшивой карьере, дать меньший срок. Ибо взяли их с Фролом прямо во время сделки, на горячем. В Морском порту повязали железнодорожный контейнер Алтайца с «ножками Буша», среди которых обнаружились ящики с автоматами АКСУ, полсотни гранатометов «Муха», патроны и прочие ходовые игрушки, которых всей питерской братве хватило бы на месяц ведения крупномасштабных боевых действий.
А пока он, Степа Бронский по кличке Алтаец, последний оставшийся в живых из некогда трех самых влиятельных криминальных авторитетов Питера – другими двумя были горящие ныне в аду Пегас и Бизон, – будет чалиться у «хозяина», много воды утечет. Доходные коммерсанты, регулярно пополняющие кассу его пока еще существующей, но уже полуразгромленной ментами и конкурентами группировки, уплывут под другие «крыши». Значит, восстановить статус-кво без большой крови уже не удастся. И неизвестно еще, как карта ляжет. За пять лет многое может измениться. Если не все…
Авторитет молча наблюдал, как высохший сутулый старик не спеша достает из чемоданчика металлическую ступку, помазок, серое, потрескавшееся мыло, чуть изогнутую в форме полумесяца опасную бритву и со знанием дела принимается намыливать его впалые колючие щеки густой, отвратительно пахнущей пеной…
Сверкнув острым лезвием, опасная бритва едва ощутимо прижалась к горлу Алтайца, задержавшись в таком положении на долю секунды, а потом медленно, но уверенно поползла вверх, с тихим хрустом срезая выросшую на лице жесткую, с едва заметной проседью, щетину.
Алтаец сидел на нарах, чувствуя кожей отточенную сталь лезвия, и не моргая смотрел в карие глаза слегка прищурившегося старика.
Ему вдруг показалось, что он видит в зрачках этого сморщенного, как прошлогодний урюк, тюремного цирюльника свое отражение. Но не в нынешнем весьма печальном виде, а в том самом цивильном костюмчике за две штуки баксов, в котором его повязали облаченные в черные маски спецназовцы и вытерев о белоснежную дорогую ткань ноги, затолкали в «уазик» и привезли сюда.