Двойники идут на дело

Жукова-Гладкова Мария

Мы переглянулись.

— Ну, не надо так, успокойтесь, пожалуйста, сказала я.

— Это я, это я во всем виновата! — воскликнула Настя, не поднимая головы. — Это я уговорила его попробовать! А теперь… Теперь… Я тоже хочу умереть!

Я посмотрела на Аньку.

— Давайте-ка мы сделаем вам успокоительный укольчик, — заявила Поликарпова, протягивая руку к сумке, которую держала я.

Но я резко ее отдернула. Я не хотела допускать, чтобы Анька еще кому-то делала укольчики. Я не могла быть уверена… Но проверить следовало.

— Дай сюда, — прошипела Анька,

обращаясь ко мне.

Я покачала головой и отступила от нее на шаг.

Но Анька была не тем человеком, против воли которого можно пойти.

— Ты об этом еще пожалеешь, — сказала она мне. — Последний раз прошу по-хорошему.

Настя продолжала рыдать, не поднимая головы, и бормотать себе под нос, что во всем виновата только она и что, если бы не она, Ленька до сих пор был бы жив. А так она жива, а его больше нет.

Анька снова протянула руку к сумке. Я покачала головой и повернулась к выходу, чтобы покинуть эту квартиру.

Это было последним, что я помнила. Мне на голову обрушился сокрушительной силы удар. Я потеряла сознание.

Оно возвращалось очень медленно. Где-то вдалеке я услышала голоса, потом забрезжил свет — это горел торшер в углу. Под ним сидела Настя и что-то говорила. Напротив, на затененном месте какой-то молодой милиционер. Боже, милиция! Допрыгалась! Нет, чтобы в самом начале пойти в органы и попросить защиты у них! Но где это я? В этот момент милиционер бросил на меня взгляд.

Анька. Память возвращалась. Я приняла сидячее положение. Голова раскалывалась, подташнивало. Я дотронулась до затылка — там уже набухла внушительных размеров шишка.

Я с трудом встала и, держась за стеночку и постанывая, отправилась в ванную, чтобы приложить к ушибленному месту хотя бы смоченное холодной водой полотенце. А еще лучше найти лед в холодильнике. Если в этой квартире вообще есть холодильник.

Не успела я включить воду, как за моей спиной нарисовалась Анька.

— Рыпнешься — убью, — прошипела она. — Приводи себя в порядок и возвращайся в комнату.

— Принеси льда, — пробормотала я.

Анька внимательно посмотрела на меня, удалилась и тут же вернулась с какой-то тряпкой, в которую был завернут лед. Значит, холодильник тут все-таки есть.

Я присела на край грязной ванны. Меня все так же подташнивало. Голова кружилась. Неужели у меня сотрясение мозга? Только этого еще не хватало. А Анька-то, Анька…

Вчерашний молодой парень, которому мы помогли открыть дверь в эту квартиру, — мертв? Неужели мертв? Или я неправильно поняла Настю? Какой укол ему вчера сделала Анька? Мне она сказала, что ввела ему снотворное. Но…

Аньке нельзя верить.

Ни в чем.

Но, может быть, эти наркоманы сами укололись какой-то дрянью? Ленька проснулся, проснулась Настя, и они с утречка ввели себе еще что-нибудь? А это все наложилось у него на снотворное? Или ему нельзя было вводить снотворное? Или нельзя в той дозе, что ввела Анька? Я же не врач, я не знаю всех этих тонкостей. И знает ли Анька? Или ей все до лампочки? Чужая жизнь уж точно.

А кто убил ее брата в соседней квартире? Инесса? Артем? Или

сама Анька, преследующая свои цели? Что она там говорила? Она уже избавилась от двух конкурентов. Один — Стасюс, второй — Степан. Конечно, его убила она. Кто же еще? Зачем это Инессе? Зачем Артему? Я постаралась вспомнить весь разговор с Комиссаровым. Нет, человек, виновный в убийстве, никогда не стал бы так разговаривать со мной. Но он знал, что Степан мертв. Что лежал мертвый в большой комнате. Значит, у его людей были ключи? Они зашли и увидели… Например, после Аньки. Когда она быстро смоталась через чердак. Но сматывалась-то она не потому, что увидела убитого Степана, а потому, что убила его сама.

А потом люди Комиссарова зачем-то зашли во второй раз — и увидели, что Степана уже нет. А зачем Дима-бандерлог позвонил в дверь, заметив, что туда пошли мы с Костиком? Чтобы поддержать нас, нашедших труп? Я представляю, что бы со мной было, если бы я в самом деле пришла убирать квартиру подруги, а там лежал бы незнакомый убитый мужчина… И я еще с ребенком…

Конечно, Анька расправилась со Степаном, а меня сделала соучастницей. Может, мне все-таки обратиться в милицию, пока не поздно? Но что мне грозит за соучастие? Нет, в тюрьму мне совсем не хотелось. И как же тогда Костик?! То есть нужно обращаться совсем не в милицию, а к кому-то, кто мне поможет. А помочь может лишь тот, в чьих интересах остановить Аньку.

Например, Инесса Кальвинскене. Кстати, почему она мне не звонит? Ведь хотела же привлекать меня к каким-то мероприятиям? Или у нее сейчас все силы направлены на поиски Аньки? Или те, перед кем я должна была изображать Аньку, знают об ее исчезновении? А, может, мне самой связаться с Инессой и все честно рассказать? Что я боюсь — за сына, за себя. Помогите, мол, отработаю. Только спрячьте эту сумасшедшую в психушку — или куда там еще, чтобы я ее больше никогда не видела, чтобы она оставила меня в покое. Скажу, что она угрожала сыну. Сообщу Инессе, где может находиться ее собственный сын — если она его до сих пор не нашла.

Или, может, все-таки к Артему? Нет, с ним я вчера все испортила. После вчерашнего я не могу к нему идти. Но, может, все-таки? Сказать, что Анька прикрепила к моей одежде микрофон и все слушала? Мы с Костиком укроемся в загородной усадьбе Комиссарова, пока он будет искать Аньку. Но ни Инесса, ни Артем не понравились Костику…

— Так, ты долго собираешься здесь сидеть? — прервал мои размышления Анькин голос. — Быстро оторвала задницу — и вперед!

— Куда — вперед? — устало спросила я.

— Домой не хочешь? Там у тебя, между прочим, ребенок один спит. Вставай, поехали.

Я встала с края ванны, и у меня тут же закружилась голова. Анька подхватила меня и помогла дойти до двери. Лед уже почти растаял, так что я оставила его в ванной. У лестницы, ведущей на чердак, я села на бетонный пол и зарыдала.

— Не полезу. Что хочешь делай — не полезу. У меня голова кружится. Меня тошнит. У меня сотрясение мозга.

— Лера, возьми себя в руки, — сказала Анька.

— Я не могу. Не могу!