Двойное преступление на линии Мажино. Французский шпионский роман
Шрифт:
Не желая понапрасну тратить силы и надеясь на скорейшее восстановление способности рассуждать, Коплан решил отвлечься от внешнего мира и уйти в себя. Примостившись на соломенном тюфяке, брошенном на цементный пол, он утратил представление о времени и пространстве.
Свято блюдя древние традиции подобных учреждений, тюремщики сняли с Коплана башмаки, ремень, часы и галстук, а также очистили карманы его брюк от всего их содержимого…
Когда наступление сумерек умерило яркость проникавшего в камеру сквозь зарешеченное
На заре следующего дня он был разбужен охранником в форме, который тряс его за плечо, воздерживаясь от устных увещеваний. Чуть позже тот же человек протянул ему в оконце в бронированной двери кружку черного кофе и ломоть хлеба.
На протяжении трех дней приемы пищи были единственными событиями, нарушавшими монотонное течение времени. Напрасно порывался Коплан заговорить с охранниками, позвать начальника, заикнуться о враче, напомнить о своем праве на ежедневную прогулку, потребовать свидания с директором этого «гостеприимного» заведения — любые его попытки натыкались на упорное молчание всех, к кому бы он ни обращался.
Все было ясно. Он заточен в одиночную камеру. Как известно любому, прошедшему через тюремные застенки, правило не знает исключений: одиночные камеры практически никогда не предоставляются заурядным уголовникам, они — привилегия политических. Коплан счел излишним долго размышлять об этом. Он предпочел дождаться реальных событий.
На четвертый день поутру его навестил санитар, проявивший интерес к ране у него на голове. В результате осмотра Коплан был объявлен исцеленным. Часов в десять его под усиленной охраной препроводили в небольшой кабинет, где он предстал перед смуглым молодым человеком с жестким выражением лица, облаченным в костюм похоронной расцветки.
— У меня к вам несколько вопросов, господин Коплан,— обратился он к узнику по-французски.— Вы знакомы с мадемуазель Моник Фаллэн, не так ли?
Коплан ничего не ответил.
— Вы отказываетесь отвечать? — последовал вопрос.
— Отказываюсь.
— Почему?
— Потому что не знаю, по какой причине здесь нахожусь.
— Вы находитесь под арестом.
— В этом я уже успел убедиться. Но хотелось бы знать, за что.
— Следственный судья честь по чести выписал ордер на арест.
— Это вы так считаете,— насмешливо парировал Коплан,— а лично я не в курсе дела. Полагаю, что меня запамятовали представить следственному судье, что расходится с законами, действующими в цивилизованных странах. Но, быть может, я уже не в Уругвае?
— Следственный судья видел вас, но вы были в беспамятстве. Кроме того, нам пришлось пойти на исключительные меры, дабы не препятствовать проводимому расследованию.
Не такой уж антипатичный представитель уругвайских органов правопорядка. Никакой враждебности в голосе. Никаких личных счетов
Уругваец посмотрел Франсису в глаза:
— Думаю, вы поступаете неразумно, отказываясь отвечать на мои вопросы, месье Коплан. Дело очень серьезное, и я позволю себе отметить для вашего сведения, что, на мой взгляд, молчание в вашем положении — далеко не лучшая тактика зашиты.
— Что вы, какая тактика! — отмахнулся Коплан. Она нужна обвиняемым.
— Вы привлекаетесь в качестве обвиняемого по делу о соучастии в убийстве.
— Первая новость. Буду вам весьма признателен, если вы подскажете мне, о чем идет речь. Кто кого убил?
После секундного молчания уругваец ответил:
— Расследование еще не закончено.
— В таком случае мы вернемся к этому разговору, когда придет время.
— Вы даже не хотите подтвердить факт знакомства с мадемуазель Моник Фаллэн?
— Я стану отвечать на ваши вопросы, когда они будут задаваться лицом судейского звания в присутствии адвоката. Настаивать бесполезно.
— Прояви вы добрую волю, я бы смог смягчить режим вашего заключения.
— Я не возражаю против спартанской обстановки. Если не считать мигреней, которые я связываю с ударами, нанесенными мне по голове, я нахожусь в прекрасном состоянии здоровья.
В голосе молодого человека зазвучали более серьезные нотки:
— Если вы будете упорствовать и отказываться отвечать, то вынудите нас заставить вас говорить весьма неприятными для вас методами.
— Я не особенно к этому стремлюсь, но воспротивиться все равно не смогу, так что попробуйте. По натуре я не болтлив; моя разговорчивость убывает еще больше, когда ко мне применяют противные естеству методы.
Решимость и уверенность, которыми был полон взгляд узника, подействовали на уругвайца.
— Ваша приятельница Моник Фаллэн обвиняется в убийстве американского гражданина но имени Рассел Борнштейн. Вы же выступали вдохновителем убийства.
— Всего-то! — проронил Франсис, скорчив удивленную гримасу.— Правосудие вашей страны не медлит с выводами.
— Будете отрицать?
— Сильно сказано! Я не знаю, вот точное слово.
— Если вы хотите снять с себя подозрение, у вас имеется единственный выход, месье Коплан: помочь нам пролить свет на это дело. Скажите нам, где скрывается мадемуазель Фаллэн.
— Так она скрывается?
— Мы уверены, что она не могла пересечь рубежи страны. Тем не менее отыскать ее не удается.
— Я совершенно бессилен ответить вам. И дело вовсе не в системе защиты, ибо я готов торжественно поклясться, что не знаю, где находится Моник Фаллэн. Я достаточно в своем уме, чтобы сообразить, в чем состоит мой подлинный интерес, можете мне поверить.
— Тем хуже,— вздохнул молодой человек.
Явившиеся по его вызову охранники водворили заключенного в камеру.