Двойной запрет для миллиардера
Шрифт:
— Хорошо, что я проснулась, ты бы сам не стал меня будить, — отмахиваюсь.
Синие глаза сверкают в отблесках светильника, и я понимаю, что угадала.
— Мне так жаль, что я не даю тебе выспаться… — теперь его голос звучит глухо.
— Ничего, главное, чтобы температура упала, — я расправляю по краю кровати сбившуюся простынь и наклоняюсь, чтобы поправить подушку.
Меня окутывает горячим дыханием, такая же горячая ладонь нащупывает мою руку.
— Я не договорил, малыш. Мне жаль,
Яркие блики отражаются в глазах, которые сейчас смотрят на меня нереально, невозможно, непозволительно близко. От Марка исходит такой жар, что кажется, это не блики от светильника, а языки пламени, горящие в глубине зрачков.
Прикладываю к его щеке ладонь, кожа под рукой слишком горячая и сухая. Точно как мои губы. И горло. И вообще внутри меня сухо как в пустыне. Как такое может быть, горит Марк, а сгораю я?
Получается, может.
— Тебе нужен охлаждающий компресс, — заставляю себя отстраниться, и это дается мне с трудом, — и чай. Подожди, сейчас принесу.
Марк с явной неохотой меня отпускает, и я чуть ли не бегом бегу в кухню. Готовлю чай, бросаю ломтик лимона, сахар, кубик льда и несу своему больному. Когда я болею, мама всегда делает для меня много чая, и он обязательно должен быть не горячим, а теплым. Это я хорошо запомнила.
Наливаю в ковшик холодной воды, смачиваю полотенце и несу все это в свою комнату.
— Пей чай, Марк. А я буду тебя обтирать, пока не подействует жаропонижающее, — сажусь на стул рядом с кроватью. Он с интересом оглядывает мою ношу.
— Ты будешь обтирать меня всего?
Опять за рыбу деньги. Температура у Громова, а красная как арбузная мякоть я.
Конечно, я слышала, что если обтереть тело уксусом, разбавленным водой, температура мгновенно падает. Но мне хватило сегодняшнего душа и обтирания, чтобы я еще раз на это согласилась. Без пафоса и преувеличения, я лучше дам себя убить.
В полном молчании кладу на лоб Марка компресс. Тот тоже молчит, но он лежит. С закрытыми глазами. Выпил свой чай и лежит.
А я сижу. На стуле. В собственной комнате!
Хочется спать, хоть спички в глаза вставляй, но я стоически дожидаюсь, пока температура не пересекает отметку в тридцать семь и пять. К тому времени просто валюсь с ног, даром что сижу.
На лбу Марка выступают мелкие капельки пота. Он засыпает, измотанный высокой температурой, а я боюсь встать со стула. Чувствую, что упаду, как только сменю точку опоры с пятой на третью и четвертую.
Громов шумно дышит во сне и поворачивается на бок, а я упираюсь глазами в соблазнительную белизну собственной постели. У меня кровать хоть не двухспальная, у меня не такая большая комната, но достаточно широкая. Вдвоем вполне можно поместиться.
Ничего ведь не
Я не встаю, я переползаю на половину кровати рядом с Марком и засыпаю, кажется, еще по дороге.
***
Что конкретно меня будит, трудно сказать — то ли доносящийся со двора гам, то ли заливающие комнату утренние солнечные лучи, то ли взгляд.
Я больше склоняюсь, что взгляд. Солнце светит в мои окна каждое утро, и работники тоже приходят на работу каждый день. Кроме выходных. А вот такой взгляд я вижу впервые.
Глянцевый Громов, который висит на стене, смотрит совсем иначе. Чтобы поймать его взгляд, надо специально встать напротив постера. А сейчас на меня смотрит настоящий, живой Марк, и от этого взгляда на теле дыбом встают тонкие волоски.
Он не просто смотрит, он рассматривает. Подпирает голову рукой и даже не мигает. Я уже несколько раз успела моргнуть, потому что сразу не сообразила, почему мне так непривычно лежать. И что за кошмарный сон мне вчера приснился. А потом вспомнила, что это был не сон.
Некоторое время мы молча смотрим друг на друга. Марк заинтересованно, я в оцепенении. Потому что я лежу, прижавшись головой к его плечу, а мои руки обнимают его широкий торс.
Очень интересно, когда я успела принять такую позу — в общем-то удобную, но в моем случае совершенно недопустимую. Недопустимую по той причине, что я еще и забросила на Марка свою ногу.
Теперь моя нога лежит на его ноге. Ясное дело, что здоровой, если бы я завалилась на больную, он бы не лежал так терпеливо. И не смотрел заинтересованно.
Но это полбеды. Беда в том, что мне в живот упирается нечто похожее на колено, только это сто процентов не оно. Твердое, но не оно. У Громова только две ноги, а значит и колена тоже два.
Кто-нибудь видел, чтобы у человека было две ноги и три колена? Лично я не видела.
А настоящая катастрофа это то, что на моей ноге лежит рука Марка. И не просто лежит, а скользит. Вверх-вниз, вверх-вниз. И мурашки по коже носятся целыми табунами синхронно и организованно. Туда-сюда, туда-сюда…
Чем я думала, когда осталась спать на одной кровати с Громовым? Почему не выставила на телефоне будильник, чтобы встать раньше? Или хотя бы догадалась переодеться, а не бежать в чем была, шелковых шортиках и коротком топе…
Марк рефлекторно вдавливается в меня условным «коленом», и я понимаю, что надо как-то выпутываться. Самым правильным будет вести себя непринужденно и делать вид, что ничего не случилось. Просто улыбнуться, поздороваться и спросить, как он себя чувствует, и что он хочет на завтрак. А затем изящно отобрать ногу и встать с кровати.