Двуликий Берия
Шрифт:
Рузвельта нет. Черчилль вышел из игры. Несмотря на это, особых забот подыскать им подходящих преемников не было. Но здесь имеется разница между демократией и диктатурой. Как в Англии, так и в США, в силу демократического порядка, избранные заместители были уже наготове. Возможно, что предполагаемая смена лиц русской политикой произойдет тихо и безболезненно. Царизм пал потому, что он утратил свою основу и не был в состоянии охранять интересы страны ни в военное, ни в мирное время. Сталинизм выдержал испытание во время войны и по всей вероятности он продержится в мирное время и без Сталина, если бы его не стало».
Берия, как и Сталин, внимательно читал эту статью. Ведь он легко мог оказаться среди тех, кого вождь решит вывести в расход, если остановит выбор на другом преемнике. Но, конечно, Лаврентий Павлович не предполагал, что через восемь лет наиболее болезненной
23 октября Сталину доставили радиоперехват французского радио, сообщавшего из Вашингтона: «В некоторых кругах полагают, что в случае, если глава советского правительства решит покинуть официальное руководство советской политикой, возможно, что его преемником будет маршал Жуков. Поэтому высказанное Жуковым желание посетить США до конца этого года вызвало появление многочисленных комментариев». В тот же день корреспондент лондонской «Дейли мейл» Рона Черчилль утверждала: «Между маршалами Красной Армии идет борьба за власть, борьба за то, кто унаследует сталинское руководство. Жукову, который является «партийным генералом», отдается предпочтение». Она также писала о «кризисе в среде высшего командования и довольно распространенном дезертирстве среди рядовых. Полагают, что по крайней мере 3 тысячи русских дезертировали в Вене и 10 тысяч в Берлине».
Как известно, по настоянию Сталина маршал Жуков еще в начале октября вынужден был отказаться от поездки в США по приглашению генерала Эйзенхауэра. Иосиф Виссарионович, в отличие от западных политиков, отнюдь не хотел видеть Жукова своим преемником. Отклики зарубежной прессы, подчеркивавшие, что Жуков пользуется поддержкой армии, еще больше убедили Сталина в необходимости попридержать «маршала Победы». Иосиф Виссарионович не хотел, чтобы созданное им государство после его смерти выродилось в заурядную диктатуру. Сталин мечтал, что если он не успеет свершить последний прыжок к мировому господству, это сумеет сделать его преемник. В СССР должна была сохраняться диктатура не армии, а идеи, пусть и персонифицированной в личности вождя. Только идея оправдывала в глазах масс страдания и лишения ради завоевания всего мира — под знаменем «пролетарской революции».
По возвращении же из отпуска Сталин начал постепенно отстранять Жукова от реального руководства армией. Как свидетельствует дочь маршала Эра, «в конце 1945 года над папиной головой… начали сгущаться тучи. На созванное в Москве военное совещание его не пригласили. На этом совещании Сталин заявил, что Жуков, мол, преуменьшает роль Ставки и приписывает все заслуги себе. Уже тогда присутствовавшие военачальники не выступили в защиту своего соратника, что в дальнейшем имело самое мрачное продолжение». Убедившись, что организованной оппозиции среди военных нет, Сталин в июне 1946-го на заседании Главного военного совета сместил Жукова с поста главкома сухопутных сил и отправил командовать Одесским округом.
Но вернемся в Сочи. Встреча Сталина с Гарриманом, состоявшаяся 26 октября, на пару недель приглушила слухи о тяжелой болезни генералиссимуса. Американский посол на следующий день заявил, что Сталин «находится в добром здравии и слухи о его болезни не имеют никаких оснований». Однако после того, как 7 ноября Сталин не появился на Красной площади во время традиционного парада, слухи о болезни вспыхнули с новой силой.
Перед второй волной слухов произошли важные события. К тому времени уже была предрешена реформа силовых структур. Берия должен был оставить пост наркома внутренних войск, чтобы сконцентрироваться на атомном проекте. Основные карательные функции планировалось сосредоточить в новом Министерстве государственной безопасности, куда из МВД вскоре перешли внутренние войска и основные оперативные подразделения. В.Н. Меркулов показал себя слабым руководителем и утратил доверие как Сталина, так и Берии. Всеволод Николаевич не привык к сколько-нибудь самостоятельной работе. Он возглавлял НКГБ лишь последние два года войны, когда основные карательные функции перешли к Смершу. Но Сталин все равно выражал недовольство, что Меркулов почти полностью прекратил борьбу с «троцкистами». Для нового послевоенного МГБ Всеволод Николаевич никак не годился. Лаврентий Павлович надеялся, что он останется курировать в правительстве МГБ и МВД. Берия и Маленков рассчитывали, что эти министерства возглавят их люди. На МВД они планировали поставить близкого к Георгию Максимилиановичу
В качестве других кандидатов для работы заместителями наркома госбезопасности считаем необходимым назвать следующих наиболее способных и проверенных чекистов, обладающих опытом местной областной работы: Богданов Н.К. — нарком внутренних дел Казахской ССР, Журавлев М.И. — начальник НКВД по Москве и Московской области, Горлинский Н.Д. — уполномоченный НКВД и НКГБ по Эстонии, а до этого начальник управления НКГБ по Краснодарскому краю.
Если Вы одобрите эти кандидатуры, то переговорим с указанными товарищами и представим проект решения».
На тот же день Берия просил разрешения прилететь в Сочи, рассчитывая убедить Сталина принять кандидатуру Рясного. Но Иосиф Виссарионович шефа НКВД принять отказался. У Сталина уже была своя кандидатура на пост главы МГБ — начальник СМЕРШа Абакумов. Рясному же, можно сказать, повезло. Если бы министром госбезопасности стал он, то почти наверняка кончил бы так же, как Абакумов. Вероятно, и другие чекисты, перечисленные в шифрограмме Берии и Маленкова, кончили бы плохо, если бы Сталин принял предложение Лаврентия Павловича. А так все дожили до пенсии. Рясной же все-таки стал заместителем министра госбезопасности, но только в феврале 1952-го, в период нового возвышения Берии. В дальнейшем же Василию Степановичу повезло не попасть на одну скамью подсудимых с бывшим покровителем.
Пока вопрос о будущем руководстве МГБ решался совсем не так, как планировал Берия, с новой силой вспыхнула дискуссия о мнимой болезни Сталина. Последнего же все больше раздражало поведение Молотова, делавшего, на взгляд Иосифа Виссарионовича, слишком большие уступки западным союзникам. 4 ноября было принято постановление Политбюро, осуждавшее Молотова за «манеру отделять себя от правительства и изображать либеральнее и уступчивее, чем правительство». Поводом послужило опрометчивое согласие Вячеслава Михайловича, чтобы в Тихоокеанской комиссии решения принимались не единогласно, а большинством голосов. Это было невыгодно СССР, поскольку США с союзниками имели в комиссии твердое большинство. Молотов обещал впредь не допускать таких ошибок.
Но чашу терпения Сталина переполнила публикация «Правдой» 9 ноября, с санкции Молотова, речи Черчилля в палате общин. Бывший британский премьер признался в любви к Сталину и советскому народу: «Я должен сначала выразить чувство, которое, как я уверен, живет в сердце каждого, — именно чувство глубокой благодарности, которой мы обязаны благородному русскому народу. Доблестные советские армии, после того как они подверглись нападению со стороны Гитлера, проливали свою кровь и терпели неизмеримые мучения, пока не была достигнута абсолютная победа.
Поэтому… глубокое стремление этой палаты, а эта палата говорит от имени английской нации, заключается в том, чтобы чувства товарищества и дружбы, развившиеся между английским и русским народами, не только были сохранены, но и систематически развивались».
Говоря о тов. Сталине, Черчилль заявил: «Я лично не могу чувствовать ничего иного, помимо величайшего восхищения, по отношению к этому подлинно великому человеку, отцу своей страны, правившему судьбой своей страны во времена мира и победоносному защитнику во время войны. Даже если бы у нас с Советским правительством возникли сильные разногласия в отношении многих политических аспектов — политических, социальных и даже, как мы думаем, моральных, — то в Англии нельзя допускать такого настроения, которое могло бы нарушить или ослабить эти великие связи между двумя нашими народами, связи, составляющие нашу славу и бедность в период недавних страшных конвульсий».