Дядя Ник и варьете
Шрифт:
— Ступайте скандалить в другое место. Спокойной ночи. — И она побежала вверх по ступенькам, и ее чудесные ножки быстро-быстро замелькали у меня перед глазами.
— Ну и пожалуйста, — заорал я ей вслед. — Спокойной ночи. Прощайте.
Думая о днях нашей молодости, мы склонны помнить лишь приливы безудержного счастья и забывать столь же внезапные душевные терзания. Но коль скоро я вспоминаю все, я не могу забыть, что чувствовал после своего дурацкого крика, глядя на пустую лестницу. Мне казалось, что меня забросило на какую-то мертвую планету и я вешу целую тонну.
— Ты сказал
— Холодный вечер, не правда ли?
— Правда. — Она взяла мою руку и сжала ее. — Если ты не хочешь про это говорить, Дик, то и не надо. Но я должна сказать, что лучше бы та, другая, от нас уехала — Джули Блейн. Ты же знаешь, что она на тебя положила глаз. Точно, точно. Можешь мне поверить.
— Ну, не знаю, откуда ты взяла. На прошлой неделе я с нею десяти слов не сказал. Так что о ней тоже нечего говорить. А что Билл Дженнингс и Хэнк Джонсон?
— У них все в порядке. В общем-то они славные ребята. Только очень уж руки распускают. Если б мне пришлось с кем-нибудь из них сумерничать, я бы обе ноги засунула в один чулок.
— У тебя одно на уме, Сисси.
Она не обиделась.
— Ну и что? А у тебя?
— Ничего похожего.
— Ну, положим, я тебе верю, но ведь больше-то никто не поверит. Да и я не поверю, если ты скажешь, что не думаешь о Нэнси Эллис, когда ложишься в кровать…
— А вот и не думаю. Так что хватит об этом, Сисси. — Я сказал ей чистую правду. Это не значит, что если бы я мысленно раздевал Нэнси, то признался бы в этом Сисси; но я не солгал ей, сказав, что я этого не делал. Впрочем, отсюда не следует, что секс не интересовал меня, — я уже признавался, что он занимал все мои мысли. Мое воображение легко воспламеняла то Джули Блейн, то Нони, которая по-прежнему иногда налетала на меня, то какая-нибудь девица, на которую я засматривался в чайной. Однако когда я думал о Нэнси, то в мыслях моих мы оба были одеты и занимались не любовью, а только спорами.
И конечно, будь у меня голова на плечах, я отыскал бы Нэнси в пятницу или субботу, мы бы всласть поспорили и в конце концов помирились бы. Но я не хотел делать первого шага, и она тоже. В течение этих двух дней до меня так и не дошло, что она в самом деле уезжает. Пока Нэнси была рядом, за любым углом, ссора казалась чем-то вроде дурацкой игры, которую я продолжал с тупым упорством, но когда она очутилась за триста миль от меня, вокруг сразу стало пусто, и не заметить этого было невозможно; переменилась вся жизнь моя, в которой теперь не было Нэнси, и сам я метался, переходя от гнева к отчаянию. Теперь, конечно, я был уже не тот, что прежде.
2
В следующий понедельник в лидском «Эмпайре» «Музыкальные Типлоу» сумели проскочить на репетицию с оркестром раньше меня. Они капризничали, суетились, теряли зря время, так что я невзлюбил бы их, даже если бы они появились сами по себе, а не вместо Нэнси. Номер их мне, во всяком случае, не понравился; это была имитация домашнего музицирования, — папаша сидел за роялем под лампой с абажуром, а девицы располагались рядом, и все, что они играли, было
— Сынок, — сказал Билл Дженнингс, который не мог не заметить, с какой злобой я смотрел на семейство Типлоу, — беда с вами, с молодежью: не цените вы настоящей утонченности.
— Должен тебе сказать, сынок, — протянул Хэнк Джонсон, — что этими двумя красотками даже Билл не соблазнится.
— Я все пытаюсь вообразить, что было бы, если б они субботним вечерком сыграли в Бьютте, штат Монтана, — сказал Билл мечтательно.
— Друзья мои, на той стороне есть бар, — сообщил Хэнк. — Пойдешь с нами, сынок? Если что, разбавишь водой.
Но я отказался, потому что ждал своей очереди репетировать. Через несколько минут ко мне подошла Джули Блейн.
— Долго еще будут копаться эти кретины? А вы следующий? Вот хорошо! Тогда подождите меня и мы с вами выпьем, ладно? Договорились.
Мы нашли тихий уголок в баре, где Дженнингс, Джонсон и еще какие-то люди беседовали у стойки.
— Боже мой, что Томми сделает с этими Типлоу! Они же прямо созданы для его пародий. Он от них мокрого места не оставит. И вы будете в восторге, Дик, милый.
— Да, Джули. Скажите мне, когда он вставит их в номер.
— Вы не можете им простить, что они здесь, а вашей маленькой Нэнси нет. — Я не ответил, и она продолжала: — Мы с ней обменялись несколькими словами в субботу вечером. Как я поняла, это крепкий орешек.
Я кивнул и одним духом выпил почти полстакана пива. Ставя стакан, я увидел, что Джули смотрит на меня каким-то странным, изучающим взглядом. Я ждал, что она скажет.
— Вы же сами понимаете, что за шесть пенсов, в крайнем случае за шиллинг, — если быть очень красноречивым, — вы могли бы дать ей телеграмму в плимутский театр «Ройял» и положить конец вашей глупой ссоре.
Надо сказать, что в то время все в театре посылали телеграммы и почти не писали писем.
— И что я скажу? Что сожалею и признаю себя виновным, когда она сама во всем виновата?
— Да, конечно. Разве вы не знаете женщин?
— Не слишком. Мы с нею ездили вместе за город. Это было чудесно. Я полагал, что теперь мы близкие друзья, чтобы не сказать больше. А потом, вечером, она даже не сочла нужным притвориться расстроенной тем, что уезжает. Подвернулось что-то поинтереснее — и будьте здоровы, до свидания. Ну и пожалуйста. И я не собираюсь посылать никаких извинительных телеграмм или писем. С какой стати?
— Но сейчас вам тоскливо, одиноко? — Она была серьезна, ее темные, странно поблескивавшие глаза испытующе смотрели на меня. Я пожал плечами, она улыбнулась и сказала, что хочет еще виски. Я ответил, что теперь моя очередь, и пошел к стойке.
— Спасибо, Дик. — Джули залпом выпила почти все, потом снова пристально посмотрела на меня. — Нэнси славная девочка, — начала она медленно. — Но хотя вам тоскливо и одиноко, вы не собираетесь с нею мириться. Вы твердо это решили, милый?