Дядя Сайлас. В зеркале отуманенном
Шрифт:
В последовавшие четверть часа дядя Сайлас, вспоминая о присутствии молодой особы, обращался к ней с такой изысканной учтивостью, с такой церемонностью, что привел ее в некоторое замешательство, даже смущение и, разумеется, предупредил новый взрыв жалоб и обвинений, отголоски которых донеслись до него с лестницы.
Но в основном он молчал, казалось, он забыл о нас, о своем журнале, обо всем, что его окружало; он сидел в углу дивана, привалившись к подушкам и уперев подбородок в грудь, а его черты так заострились, лицо так страшно потемнело, что я старалась
Наконец мы услышали звук тяжелых башмаков Дадли на дубовом настиле площадки и его приглушенный голос — когда он выспрашивал старуху Уайт, прежде чем войти на аудиенцию.
Наверное, он предполагал увидеть другое лицо — совсем не эту молодую особу, которая встала с кресла при его появлении и, залившись слезами, вскричала:
— О Дадли, Дадли! О Дадли, и ты сможешь?.. С твоей бедной Сэл?.. Ты не сможешь… ты не поступишь так с законной твоей женой!..
Такие и многие другие слова — а по щекам ее струились ручьи, как по оконным стеклам в ливень, — говорила Сара Матильда со всем доступным ей красноречием, двигая вверх-вниз, будто ручкой насоса, рукой Дадли, за которую она крепко ухватилась. Но Дадли, явно сбитый с толку, онемел. Долго стоял он, таращась на отца, и только один робкий взгляд украдкой бросил на меня. Весь красный, он опустил глаза на свои башмаки, потом вновь взглянул на отца, остававшегося в прежней позе, с тем же грозным и мрачным выражением на донельзя напряженном лице.
Внезапно Дадли, подобно человеку, разбуженному шумом, встряхнулся и, едва сдерживая ярость, с невнятным ругательством оттолкнул женщину, которая от неожиданности весьма неуклюже упала в кресло.
— Судя по вашему виду и действиям, сэр, я предвижу ваш ответ, — проговорил дядя, вдруг обратившись к нему. — Эта… Прошу вас, мадам, — перебил он себя, — владейте собой… Эта, — продолжил он, обращаясь к Дадли, — молодая особа — дочь мистера Манглза, и ее имя Сара Матильда?
— Так, так… — торопливо подтвердил Дадли.
— Она вам жена?
— Мне — жена? — переспросил в замешательстве Дадли.
— Именно, сэр. Вопрос простой.
Все это время Сара Матильда порывалась вмешаться в разговор, не без труда удерживаемая дядей.
— Ну, она, может, говорит, что жена. Говорит? — ответил вопросом Дадли.
— Она жена вам, сэр?
— Она, верно, думает, что так — некоторым образом, — развязно сказал он, усаживаясь в кресло.
— Что выдумаете, сэр? — настаивал дядя Сайлас.
— А я про это не думаю, — угрюмо ответил Дадли.
— Это сообщение — правда? — Дядя передал ему газету.
— Ну, они-то хотят, чтоб мы так считали.
— Отвечайте прямо, сэр. У нас имеются свои соображения. Если это правда, найдутсядоказательства. Я спрашиваю вас, потому что берегу время. Сэр, бессмысленно уклоняться от прямого ответа.
— А кто говорит «нет»? Правда! Вот вам!
— Вот вам! Я знала, знала, он скажет!.. — вскричала молодая женщина,
— Погоди-ка! — грубо бросил ей Дадли.
— О Дадли, Дадли, дорогой! Что же я сделала?
— Опутала и погубила меня — только и всего.
— Нет, нет, о нет, Дадли! Ты же знаешь, я не… я не смогу… не смогусделать больно тебе, о Дадли! Нет, нет, нет, нет!
Он ухмыльнулся, глядя на нее, резко дернул головой и сказал:
— Погоди.
— О Дадли, дорогой, не сердись. Я не хотела… Я не сделаю тебе больно ни за что на свете!
— Ну чего теперь… Ты и твои… сыграли вы со мной шуточку. Теперь ты меня получила — только и всего.
Дядя рассмеялся странным смехом.
— Я знал конечно же, что все так. И поверьте, мадам, вы и он — прекрасная пара. — Дядя Сайлас презрительно улыбнулся.
Дадли хранил молчание, но неописуемо помрачнел.
И этот низкий человек, этот негодяй, имея бедную молодую жену, с ним недавно обвенчанную, домогался брака со мной!
Я убеждена, что дядя, как и я, не знал о женитьбе Дадли и не был причастен к этой ужасной низости.
— Должен поздравить вас, мой друг, с тем, что вы добились любви весьма подходящей нашей семье и не обремененной воспитанием молодой особы.
— А я не первый из нашей семьи такой ловкий! — парировал Дадли.
От его колкости старик на мгновение утратил власть над собой и поддался гневу. Дрожа с головы до ног, он поспешно встал. Никогда не видела такого лица — только у химер, глядящих на вас в боковых приделах готического собора, эти безобразные лики, эти страшные гримасы… обезьяньи, лишенные разума. Тонкой рукой он схватил свою трость черного дерева и, немощный, потряс ею в воздухе.
— Только тронь этой штукой — ударю, раздолбай тебя! — в ярости взревел Дадли, вскинув руки и выставив плечо (эта его поза живо напомнила мне эпизод драки с капитаном Оукли).
На миг передо мной возникла та картина, и я закричала, объятая ужасом. Но старик, переживший на своем веку немало стычек, когда мужчины маскируют ожесточение спокойным тоном и прячут ярость за улыбками, не совсем потерял самообладание. Обернувшись ко мне, он произнес:
— Разве он понимает, что говорит? — И с ледяным смехом презрения дядя опустился на диван, все еще дрожа, а его высокий точеный лоб пылал от едва сдерживаемого гнева.
— Скажите, что там хотите сказать, я послушаю. Отчитывайте, сколько вам нравится, уж это стерплю.
— О, мне позволено говорить? Благодарю, — насмешливо отозвался дядя Сайлас, быстро взглянул на меня и холодно рассмеялся.
— Огрызайтесь, ладно… Но не вздумайте делать сами знаете что. Удара я не стерплю… ни от когоне стерплю.
— Хорошо, сэр, воспользуюсь вашим позволением говорить и замечу — да не будет задета молодая особа, — что, увы, не могу припомнить среди родовитых фамилий Англии фамилию Манглз. Предполагаю, вы были пленены главным образом добродетелями и грацией вашей избранницы.