Дядюшка Бернак

Конан Артур Дойль

— О месье, я не осмелюсь беспокоить императора, но сюда едет сама императрица! Ее экипаж уже в двух шагах от лагеря!

Глава четырнадцатая

Жозефина

При этом неожиданном известии Талейран и Бертье молча переглянулись, и я впервые увидел, как быстро менялось выражение лица знаменитого дипломата. Я и раньше слышал, что Талейран по мимике не уступит лучшим артистам. На его лице отразилась скорее злобная радость, чем смущение, в то время как Бертье, искренно преданный Наполеону и Жозефине, бросился к входу, откуда должна была появиться императрица, словно пытаясь остановить ее.

Констан бегом направился к комнате императора,

но, окончательно растерявшись, хотя и пользовался везде репутацией невозмутимого человека, отошел назад, чтоб посоветоваться с Талейраном. Но было уже поздно, потому что мамелюк Рустам откинул портьеры и вошли две дамы.

Первая была высока и стройна, она приветливо улыбалась, и манеры ее были исполнены достоинства. Она была одета в черный плащ с белыми кружевами на шее и рукавах; голову ей украшала черная шляпа с развевающимся белым пером. Ее спутница была ниже ростом, лицо ее не отличалось изяществом и красотою и казалось бы совершенно вульгарным, если бы не особенная живость выражения больших черных глаз. На цепочке дамы вели маленького черного терьера.

— Оставьте Фортюнэ снаружи, Рустам, — сказала первая, передавая ему цепочку. — Император не любит собак, и когда мы вторгаемся в его жилище, то должны подчиняться его вкусам. Добрый вечер, месье де Талейран! Мадам де Ремюза и я катались поблизости и заехали узнать, когда император прибудет в Пон-де-Брик. Он уже собрался, не правда ли? Я думала застать его здесь.

— Его императорское величество вышел несколько минут тому назад, — сказал Тайлеран, кланяясь и потирая руки.

— Сегодня я устраиваю вечер в моем салоне в Понде-Брик, и император обещал отложить на время свои дела и почтить меня своим присутствием. Я хочу, чтобы вы убедили его меньше работать, месье де Талейран; пусть он обладает железной энергией, но он больше не должен вести такой образ жизни. Нервные припадки у него участились. Ведь он хочет все делать сам! Это, конечно, очень хорошо и заслуживает уважения, но ведь нельзя же так! Не сомневаюсь, что вот и сейчас… Ах, впрочем, вы не сказали, где он, месье де Талейран!

— Мы ожидаем его с минуты на минуту, ваше величество!

— В таком случае мы присядем и подождем. Ах, месье де Миневаль, как мне жаль вас: вы, я вижу, опять завалены этими несносными бумагами! Я была в отчаянии, когда месье де Бурьенн покинул императора, но вы превзошли даже этого образцового секретаря в исполнительности! Подвиньтесь к огню, мадам де Ремюза, вы очень озябли! Констан, дайте скамеечку под ноги мадам де Ремюза!

Вот такими, в сущности, незначительными знаками внимания и доброты императрица давно завоевала всеобщую любовь. У нее действительно не было врагов даже среди тех, кто ненавидел ее мужа. Эту женщину любили и позже, когда она стала одинокою, разведенною женою. Из всех жертв, которые император принес своему честолюбию, более всего он сокрушался о Жозефине, и разлука с нею стоила Наполеону недешево!

Теперь, когда она опустилась в кресло, в котором только что сидел император, я смог разглядеть ее. Странная судьба поставила ее, дочь артиллерийского лейтенанта, едва ли не выше всех женщин в Европе! Она была на шесть лет старше Наполеона, так что, когда я увидел Жозефину впервые, ей исполнилось сорок два года, но, глядя на нее издалека, при довольно тусклом свете в палатке, я не дал бы ей больше тридцати.

Ее высокая стройная фигура до сих пор отличалась девичьей гибкостью; в каждом ее движении было столько грации! Нежные черты лица — несомненно, в молодости Жозефина была замечательной красавицей, но, как и все креолки, она быстро пережила свою красоту. Правда, при помощи различных косметических средств супруга Наполеона довольно успешно боролась с возрастом и достигла того, что даже и в сорок лет, когда она сидела под балдахином или принимала

участие в какой-нибудь процессии, красота ее привлекала внимание. Но на близком расстоянии или при ярком свете нетрудно было разглядеть, что белизна кожи и румянец щек были искусственными. Ее собственная красота сохранилась только в чудных больших черных глазах с мягким ласкающим взором. Маленький изящный ротик императрицы постоянно улыбался; но она никогда не смеялась слишком открыто, вероятно, имея свои причины не выставлять напоказ зубы. Она держала себя с таким достоинством и тактом, что, если бы эта маленькая креолка была даже императорской крови, она не смогла бы держать себя лучше. Походка, взгляды, манера одеваться, все ее жесты представляли собою гармоничное слияние женственности и приветливости с величием королевы. Я с удовольствием наблюдал за нею, когда она наклонялась вперед, брала из корзинки маленькие кусочки ароматической древесины алоэ и бросала их в огонь.

— Наполеон любит запах горящего алоэ, — сказала она, — ни у кого нет такого тонкого обоняния: он легко различает запах даже спрятанных духов.

— Император обладает чрезмерно развитым обонянием, — сказал Талейран, — придворные поставщики не особенно довольны этим.

— Ох, грустно, когда он начинает просматривать мои счета, это очень грустно, месье де Талейран: ничто не ускользает от его проницательности. Он ни для кого не делает исключений… Но кто этот молодой человек, месье де Талейран? Он, кажется, еще не был представлен мне?

Министр в двух словах объяснил ей, что я принят на личную службу к императору, и в ответ на мой почтительный поклон Жозефина тепло и искренне поздравила меня.

— Приятно видеть, что императора окружают такие благородные и преданные люди. В противном случае я бы ни минуты не была спокойна вдали от него. По-моему, он находится в безопасности только во время войны, потому что тогда за ним не охотятся убийцы. Я слышала, что на днях раскрыт новый заговор якобинцев?

— Месье де Лаваль как раз и присутствовал при аресте заговорщиков, — сказал Талейран.

Императрица с волнением стала расспрашивать меня.

— Но ведь этот ужасный человек — Туссак — до сих пор не пойман! — воскликнула она. — Я слышала, что молодая девушка взялась найти его и что наградой за этот подвиг будет освобождение ее возлюбленного?

— Эта девушка — моя кузина, ваше императорское величество! Ее зовут Сибилла Бернак.

— Вы всего несколько дней во Франции, месье де Лаваль, — сказала Жозефина, — но мне кажется, что вы попали в гущу всех государственных дел. Вы должны представить вашу хорошенькую, по словам императора, кузину ко двору. Мадам де Ремюза, потрудитесь записать ее имя.

Императрица снова склонилась к корзине с ветвями алоэ, стоявшей возле камина. Вдруг я заметил, что она удивленно посмотрела на какой-то предмет, который тотчас и подняла с пола. Это была треуголка Наполеона с трехцветной кокардой; Жозефина подозрительно посмотрела на невозмутимое лицо министра.

— Что это значит, месье де Талейран? — крикнула она, и ее черные глаза вспыхнули недобрым огоньком. — Вы сказали мне, что император вышел, почему же его треуголка здесь?

— Прошу прощения, ваше императорское величество, но я не говорил этого!

— Что же вы сказали в таком случае?

— Я сказал, что он покинул комнату за несколько минут до вас!

— Вы что-то скрываете! — воскликнула она, инстинктивно угадывая правду.

— Я сказал все, что знаю.

— Маршал Бертье, я требую, чтобы вы тотчас сказали мне, где император и чем он занят!

Императрица переводила взгляд с одного на другого.

Не способный ни на какие увертки и хитрости Бертье мял в руках шляпу.

— Я не знаю ничего, кроме того, что сказал де Талейран, — сказал он. — Император только что покинул нас.