Дядюшка Наполеон (пер. Н.Кондырева, А.Михалев)
Шрифт:
– Ширали-хан, прошу вас, простите его… Ишак он, болван, недоумок, идиот…
Продолжая держать Дустали-хана под мышкой, Ширали ответил:
– Господин Асадолла-мирза! Жизнь свою готов вам отдать, но об этом и не просите. Я с этим подлецом должен разделаться.
– Ширали, я его лучше вас знаю. Он не нарочно. Просто он осел, болван, идиот… Сдуру и наделал дел. – И, повернувшись к Дустали-хану, князь приказал: – А ну, сам скажи, Дустали! Скажи, что ты осел, что башка у тебя не варит… Говори же, голубчик!
Дустали-хан с трудом прохрипел:
–
– Скажи, что ты все это по дурости!
– Я… я… по… дурости.
Асадолла-мирза положил руку на плечо Ширали:
– Ну, видел? А теперь я прошу тебя, прости его. Ради Тахиры-ханум. Вон как бедняжка плачет, дрожит, словно воробышек. Прости его!
Ширали немного смягчился:
– Вы, князь, сами подумайте… Тахира вам теперь все равно что сестра… Даже если я этого подлеца прощу, вы-то его прощать не должны!
– Известное дело! Я ему такое устрою – света белого не взвидит! Но сегодня вы уж его не трогайте, я потом его проучу. Эта башка безмозглая у меня еще попляшет! – И Асадолла-мирза отвесил оплеуху Дустали-хану, все еще пребывавшему под мышкой у Ширали.
Ширили с такой силой поставил Дустали-хана обеими ногами на землю, что тот даже ойкнул.
– Делаю это только ради вас, только уважая ваше благородство. Потому что вы самый что ни на есть настоящий мужчина! Одно дело – вы… пошли к поганому псу пекарю и денег ему дали, чтобы он от жалобы своей отказался. А другое дело – этот господин, который как увидел, что меня дома нет, сразу к жене моей полез, на честь мою покусился.
– О чем разговор, господин Ширали-хан!… Вы мне что брат родной! Ваша жена мне все равно что сестра любимая! Вы еще посмотрите, как я с этим негодяем разделаюсь!
– Господь вам воздаст за ваше великодушие!
Все вздохнули с облегчением. Искоса поглядывая на Тахиру, Асадолла-мирза сказал:
– А теперь, господин Ширали-хан, чтобы и вправду меня порадовать, милости прошу, пожалуйте в дом к господину Полковнику, разделите с нами ужин… Сегодня у нас праздник.
Ширали смущенно потупился:
– Премного вам благодарны, только зачем же буду мешать?
Дядюшка Наполеон бросил на Асадолла-мирзу сердитый взгляд и тихо сказал:
– Асадолла, что еще за ерунда!… Чтобы какой-то мясник пошел в гости в дом моего брата?!
Асадолла-мирза так же тихо ему ответил:
– Прошу вас, разрешите. Я потом вам все объясню.
По-прежнему не повышая голоса, но с крайним раздражением дядюшка заявил:
– Мне твое объяснение и через сто лет не нужно будет! Что еще за новости! Мясник будет ужинать с нашей семьей?!
Асадолла-мирза кивнул:
– Прекрасно… прекрасно… Тогда пусть уж он заберет с собой Дустали. Господин Ширали-хан!…
Дядюшка зажал ему рот и прошипел:
– Ну хорошо, хорошо…
Асадолла-мирза продолжил:
– Господин Ширали-хан, если вы не согласитесь, я на вас очень обижусь. И Тахиру-ханум тоже приглашаем. Она ведь мне что сестра… А насчет Дустали не беспокойтесь – мы отправим его спать домой.
И через несколько минут в доме у дяди Полковника снова
Дядюшка Наполеон, весьма недовольный присутствием мясника в благородном обществе, пропустив по настоянию Асадолла-мирзы еще стаканчик, позабыл о величии и чести знатной семьи и постепенно пришел в отличное настроение.
Благодаря заступничеству Азиз ос-Салтане, ее мужу тоже разрешили войти в залу, но бедолага сидел в одиночестве с расстроенным угрюмым видом.
Асадолла-мирза то и дело подливал Ширали вина. Когда зала огласилась раскатами громового хохота мясника и князь убедился, что вино сделало свое дело, он предложил, чтобы Тахира-ханум станцевала, и, к общему удивлению, Ширали разрешил своей жене сплясать.
Завели пластинку, и стройное гибкое тело Тахиры заколыхалось в такт музыки. Асадолла-мирза хлопал в ладоши и повторял: «Ох… ох…» – и те из гостей, которые еще сохраняли трезвый ум, по одному этому возгласу догадывались, что он не договаривал. Даже женщины заразились восторгом Асадолла-мирзы, и, может быть, впервые во взглядах, которые они бросали на Тахиру, не сквозили ненависть и зависть.
После ужина отец, внешне казавшийся очень довольным и веселым, снова подсел к дядюшке и попросил его довести до конца рассказ про Казерунскую битву, который был прерван в тот злополучный вечер у дяди Полковника. Дядюшка вначале церемонно отнекивался, говоря, что ничего интересного в этом рассказе нет, но в конце концов уступил настойчивым просьбам отца и согласился рассказать. Как только Маш-Касем услышал, что речь зашла о битве при Казеруне, он немедленно встал поближе к своему хозяину.
Дядюшка поправил накинутую на плечи абу и начал:
– Да-а… Тогда война была не то что нынче… Сейчас-то со всеми этими изобретениями: и тебе пулемет, и тебе танк, и тебе самолет – отвага и находчивость отошли на второе место. А тогда что у нас было? Мы сами да четыре мортиры… Солдаты наши и вооружены-то как следует не были. На голодный желудок воевали – довольствие вовремя не поступало. И побеждали мы только благодаря нашей храбрости и твердой уверенности в правоте своего дела. Но, конечно, противник наш был вооружен до зубов. За мятежником Ходадад-ханом стояла вся Британская империя. А у нас если и было с пяток приличных ружей, так и те мы у противника захватили… Одно такое ружье я себе взял, а два-три других солдатам раздал…
– Мне тоже пожаловали, – влез Маш-Касем.
– Да, одно ружье я Маш-Касему дал. Не потому, конечно, что он был хорошим стрелком, а потому, что состоял при мне ординарцем и обязан был меня охранять… В те дни, можете мне поверить, англичане несколько раз покушались на мою жизнь. Особенно после того, как я собственноручно убил Ходадад-хана…
– Благое дело сделали, – вмешался Маш-Касем. – Если б вы этого подлеца не прикончили, тот край никогда бы покоя не знал!
Отец сказал:
– Но вы так и не объяснили, как вам удалось убить Ходадад-хана.