Дядюшка Наполеон (пер. Н.Кондырева, А.Михалев)
Шрифт:
– Я не верю даже ближайшим родственникам. О своем решении я поставил в известность только вас и надеюсь, вы, памятуя о том, что я всегда относился к вам, как к брату, в эти тяжелые минуты не откажете мне в поддержке и помощи.
Отец задумчиво ответил:
– Что ни говори, с одной стороны, вы, конечно, правы… Но, с другой стороны, это дело нелегкое. А что вы решили насчет жены и детей?
– Я выезжаю сегодня вечером, а вы, не привлекая внимания, подготовьте все, чтобы они смогли выехать через несколько дней.
– Но вам надо подумать еще и вот о чем: шофер, который повезет вас, в конце концов вернется сюда. Где гарантия, что он не
– Об этом не беспокойтесь. Я поеду на автомобиле бывшего начальника шахской канцелярии. Его шофер много лет сражался под моим началом. Жизнь готов за меня отдать. Относится ко мне почти как Маш-Касем.
– И тем не менее, я уверен, вам следует подождать день-два, чтобы вы могли как следует изучить все обстоятельства.
Дядюшка, стараясь не повышать голоса, воскликнул:
– Но они-то ждать не будут! Английская армия выступила в направлении Тегерана. Вполне возможно, что завтра или послезавтра войска уже войдут в город. Поверьте, я думаю сейчас не о себе. Я всю жизнь подвергался опасностям, и я к этому уже привык. Как говорил Наполеон: «Великие мужи рождены для опасностей». Я забочусь о своих малолетних детях. Будьте уверены, едва войдя в Тегеран, англичане первым делом пожелают свести со мной старые счеты.
Отец кивнул и сказал:
– Конечно, я знаю – англичане не забывают старых обид, но… Вы думаете, вам удастся их обмануть? Вы полагаете, что в Нишапуре будете в безопасности?
В эту минуту мне пришло в голову, что отец боится потерять партнера по нардам.
Дядюшка распахнул абу и положил руку на кобуру пистолета:
– Во-первых, шесть пуль из этого пистолета достанутся им, а седьмая – мне! Им вряд ли удастся взять меня живьем. Во-вторых, я сделаю вид, что еду в Кум. Никто – слышите, никто! – даже мой верный шофер, и тот не знает, куда я еду на самом деле. Даже ему я сказал, что мы отправляемся в Кум. Лишь выехав за городские ворота, я прикажу свернуть в Нишапур.
– Ну, а когда вы туда приедете, то что? Вы думаете у них нет в Нишапуре своего агента?
– Деревня моего друга находится в стороне от самого Нишапура. Кроме того, я приеду туда под вымышленным именем.
Больше я уже ничего не слышал. Все заслонила ужасная мысль о разлуке с Лейли. Англичане приближались к Тегерану, и дядюшка решил спастись бегством. Боже мой, как я смогу жить вдали от Лейли? Кто знает, сколько продлится ее отсутствие? Я впервые ощутил, какие тяготы несет с собой война. Союзные войска [21] вошли в Иран уже двадцать дней назад, но на жизни молодежи это пока никак не отразилось, разве что поговаривали, что школы откроются на несколько дней позже, да несколько подорожали продукты. Но мы питались ничуть не хуже, чем прежде, и так же громко и весело смеялись.
21
Имеются в виду войска антигитлеровской коалиции.
Четвертого шахривара [22] 1941 года дядюшка, накинув на плечи абу и привесив к поясу пистолет, вместе с Маш-Касемом, вооруженным дядюшкиной двустволкой, взяли на себя командование нашим садом и несколько дней не позволяли нам выходить из комнат. Тем не менее, даже тогда мы не принимали войну всерьез. Но сейчас война стала для меня серьезнейшей реальностью, и мне хотелось прервать
22
Шахривар – шестой месяц иранского солнечного года (21 августа – 21 сентября). 4 шахривара 1941 г. – день ввода войск антигитлеровской коалиции на территорию Ирана.
Я выбрался из кладовки, забился в какую-то пустую комнату и мучительно думал, пытаясь найти выход из запутанной и неприятной ситуации. Я должен был любой ценой удержать дядюшку от путешествия, но как? Не знаю, сколько времени я ломал себе голову, а решение все не приходило.
Близился полдень, когда, устав и отчаявшись, я вышел в сад. На глаза мне попался Маш-Касем. Поздоровавшись с ним и осведомившись о его здоровье, я спросил, какие слышны новости.
– Э-э, милок. Ага наш вечером уезжает на пару дней в Кум. Дай бог ему хорошо там время провести. Я его сколько ни просил взять меня с собой, позволить на часок заглянуть в Гиясабад, так и не согласился. Что тут поделаешь. Святые-то не меня в паломничество позвали, а его…
– А как он поедет, Маш-Касем? На поезде или на машине?
– Ей-богу, милок, зачем мне врать?! Вроде как на автомобиле. Потому что я слышал, как он начальнику канцелярии звонил, чтоб тот прислал сюда свой автомобиль с шофером Мамад-агой.
Теперь у меня не осталось сомнений – дядюшка вполне серьезно решил отправиться в путешествие.
Господи, укажи мне выход! Если я не сумею сорвать дядюшкины планы, Лейли тоже уедет! А как мне жить без нее? Господи, неужели мне никто не поможет?… Впрочем… Может быть… Ну конечно! И в мозгу у меня сверкнула искра озарения… Асадолла-мирза! Он – единственный, кому я, по крайней мере, могу рассказать о своем горе. Его ласковые, излучающие тепло глаза вселяют в людей силу!…
Я бегом бросился к дому Асадолла-мирзы. Я еще и сам не знал, что ему скажу, но мне казалось, что уже есть надежда на успех…
Князь жил со старой служанкой в ветхом доме недалеко от нас. Когда я спросил у старушки, где он, она ответила, что еще спит. Но в это время Асадолла-мирза выглянул в окно. Судя по всему, он только что поднялся с постели. Увидев меня во дворе, он удивился:
– Моменто, моменто, а ты, голубчик, что здесь делаешь?
– Здравствуйте, дядя Асадолла. У меня к вам срочное дело. Извините, если…
– Не извиняйся. Заходи.
Накинув расписанный цветами халат, он сел на край кровати.
– Что случилось? Чем ты так расстроен?
Я долго маялся, прежде чем решился сказать ему, что люблю Лейли.
Он звонко расхохотался:
– Поэтому ты ко мне и пришел? Что ж, милый, поздравляю!… Уже и в Сан-Франциско с ней съездил?
Лицо моё захлестнуло горячей волной, и я догадался, что покраснел до ушей. При всей моей симпатии к Асадолла-мирзе я в ту минуту почувствовал к нему отвращение: как он мог так грубо опошлить нашу неземную любовь?! Но он истолковал мое молчание иначе.