Дядюшка Наполеон (пер. Н.Кондырева, А.Михалев)
Шрифт:
В этот момент неожиданно возвысила голос Азиз ос-Салтане:
– Чтоб вы оба подохли, это что же получается: любимая моя доченька должна какого-то гиясабадского мужика ублажать?…
С помощью Шамсали-мирзы и дяди Полковник ее кое-как утихомирили, но Маш-Касем стоял на своем:
– Ну, что ни говори, а надо еще поглядеть, согласен гиясабадец или нет. Ведь всяко бывает: девушка, словно дите, непорочная, а у него, значит, нутро воротит.
– А бывает и наоборот, что у нее нутро воротит, – заметил Асадолла-мирза. – Так что я предлагаю сначала уладить одну
После долгих споров и разговоров Азиз ос-Салтане отправилась к Гамар, которая вместе с моей сестричкой и Лейли играла в соседней комнате. Некоторое время она беседовала с дочерью наедине. Когда почтенная дама вновь вошла в гостиную, взгляды всех присутствующих устремились на нее:
– Ну как, ханум? Что она говорит?
– Бедняжка не в себе, – хмуро ответила Азиз ос-Салтане. – Все такой же вздор несет.
– Позвольте мне поговорить с нею, ханум, – выступил вперед Асадолла-мирза.
– Да ничего от нее не добьешься. Господи, пошли ты смерть несчастной матери! С тех пор, как случилась с ней эта беда, все ее мысли вроде как в расстройство пришли…
– Все же позовите ее сюда, я с ней побеседую.
Азиз ос-Салтане с минуту колебалась, но потом все-таки привела Гамар. На губах у дурочки блуждала легкая улыбка. Асадолла-мирза усадил ее рядом с собой, немного поболтал с ней о кукле, которую девушка прижимала к груди, а потом сказал:
– Детка, а для тебя хороший муж нашелся… Ты хочешь замуж выйти?
Толстуха, хоть и была придурковата, покраснела и потупилась:
– Нет, не люблю я… Я своего ребеночка люблю, красную распашонку ему свяжу.
– Да, дорогая, я ему тоже куплю красивую рубашечку. Но ведь у ребенка должен быть папа. Если у тебя мужа не будет, ребеночек твой плакать станет – детям отец нужен.
Гамар несколько мгновений с удивлением смотрела на него, потом сказала:
– Тогда ладно.
– Значит, будем к свадьбе готовиться? Красивое белое платье, фата…
– С померанцевым цветом! – закричала в восторге Гамар.
– Конечно, милая, с веночком из флёрдоранжа.
Минуту Гамар раздумывала, потом спросила:
– А где же мой муж?… Знаете, дядя Асадолла, я хочу мужа с густыми черными волосами, чтобы у моего ребеночка волосы тоже были черные и кудрявые.
Асадолла-мирза отвернулся и бросил на дядюшку горестный взгляд.
– Хорошо, детка, а теперь ступай, иди играть.
Когда Гамар вышла, Асадолла-мирза тихо сказал:
– Бедняжка, такая славная девочка!
Маш-Касем, который все это время молчал в углу, подал голос:
– Принуждать, значит, нельзя… Тут такое дело, принуждать не годится.
– Что такое, Маш-Касем, о чем ты?…
– Разве не слыхали – она сказала, чтоб у мужа черные густые кудри были.
– А что – у Практикана Гиясабади кудри не черные?
– Вот как перед богом, зачем врать?… Те два-три раза, что я этого своего земляка видел, у него шапка аж на уши надвинута была. А разок
– Ну, а цвет-то волос какой – черный или нет?
– Зачем врать? Всех цветов попадаются. Два-три волоска седых, несколько – черных, а несколько рыжих от хны.
– О господи, пошли мне смерть! – заголосила Азиз ос-Салтане. – Мое дитятко испугается, когда такую голову на своей подушке увидит.
– Да, ханум, Практикан Гиясабади безусловно не Рудольфе Валентино [30] . Ничего, закажем ему парик, чтоб макушка не отсвечивала.
Маш-Касем покачал головой:
30
Рудольфе Валентино – известный киноактер 20-х годов, звезда немого кино.
– На это он навряд ли пойдет… Гиясабадцы честь берегут.
– Моменто, а разве честь у них на макушке, поверх мозгов расположена?
– Зачем врать? До могилы-то… На макушке не на макушке, а настоящий мужчина чужой волос не наденет! Вот был у меня земляк…
– Ну ладно, ладно, проблему кудрей и локонов будем решать потом, а вот когда ты сможешь переговорить со своим гиясабадцем?
– Когда скажете… Да хоть завтра утром схожу.
Тут дядюшка Наполеон, который долго молчал, насупив брови, не утерпел, чтобы не вмешаться:
– Такого и дитя малое не придумает! Вы только послушайте, что он говорит: Маш-Касем потащится разыскивать да упрашивать этого гиясабадского молодчика – приходи, мол, женись на племяннице аги! Мыслимое ли это дело, Асадолла?…
– Не по телефону же свататься к этому Практикану!
Немедленно разгорелась новая дискуссия, и в конце концов дядя Полковник предложил:
– По-моему, лучше всего будет ханум Азиз ос-Салтане позвонить шефу уголовной полиции и сказать, что у нее в доме пропажа, но она, мол, не хочет давать делу официальный ход. Ей бы хотелось, чтобы он прислал какого-нибудь сотрудника и тот без лишнего шума опросил бы слуг и служанок. А потом пусть скажет, что, мол, может быть, он пошлет Практикана, тот уже был здесь в прошлом году… В этих делах надо по-хорошему. А когда он придет, сказать, что, к счастью, пропажа нашлась…
– А что будет, если шеф пришлет другого человека? Конечно, при условии, что он вообще согласится…
– Еще лучше! – засмеялся Асадолла. – Не думаю, чтобы среди тамошних служащих нашелся бы кто-нибудь непригляднее Практикана… Кого бы он ни прислал, мы его посватаем. То есть запрем дверь, как только он явится, и не выпустим отсюда, пока брачный договор не подпишет.
– Асадолла!!!
После долгих обсуждений на том и порешили.
На следующее утро в доме дяди Полковника царила необычайная суматоха. Велись тщательные приготовления к вечернему приему по случаю возвращения Пури, дядиного сына.