Дядюшка Наполеон (пер. Н.Кондырева, А.Михалев)
Шрифт:
– Господин Маш-Касем, вы в тот вечер собственными ушами слышали подозрительный звук, прервавший рассказ вашего хозяина на середине?
Маш-Касем, помолчав, ответил:
– Э-э, ага, зачем мне врать?! До могилы-то… ать… ать… Один мой земляк, царствие ему небесное, говаривал, что…
– Господин Маш-Касем, вы даете свидетельские показания… Прошу вас, не отклоняйтесь от темы и отвечайте на поставленный мной вопрос!
– Конечно же, ага. Рад буду услужить… Вы, значит, спрашиваете про тот обозрительный…
– Подозрительный!
– А разве что не так?
– То есть как это
– Ей-богу, ага, зачем мне врать?! Грамоте ведь я не обучен… Но все же хотелось бы знать, какая тут разница…
– Разница?
– Ну да. Разница между тем, что сказал я, и что сказали вы.
Потеряв терпение, Шамсали заорал:
– Господин Маш-Касем, я сказал «подозрительный», а вы сказали «обозрительный»! Я потребовал, чтобы вы говорили «подозрительный»!
– А что значит «подозрительный» и что значит «обозрительный»?
В разговор вмешался Асадолла-мирза, вечно над всем посмеивавшийся и без конца отпускавший шуточки. Не стесняясь в выражениях, он объяснил Маш-Касему, что имеется в виду под подозрительным звуком, и этим вывел из себя Шамсали-мирзу, который тотчас заявил, что с правосудием не шутят, снова водрузил на голову шляпу и собрался уйти. Все повскакивали с мест и кое-как уговорили Шамсали-мирзу остаться.
– Ну что ж, Маш-Касем, теперь, когда вы поняли, о чем речь, скажите, вы собственными ушами слышали этот подозрительный звук?
– Но ведь, ага, зачем мне врать?!
Шамсали-мирза раздраженно прервал его:
– Да, да, знаем – «до могилы-то… ать… ать… четыре пальца»! Но отвечайте же на мой вопрос!
– Ей-богу, зачем мне… А вы хотите, чтобы я вам правду сказал или соврал?
– Да что ж это такое?! Вы шутите, что ли?! Если я вас о чем-то спрашиваю, значит, конечно же, хочу знать правду!
– Хорошо, тогда скажу правду. И вообще, зачем мне врать?! До могилы-то… Слышал я какой-то звук, что да, то да… Но вот только, был он подозрительный или не был…
– Я же сказал, что следует говорить «подозрительный»!
– А я что сказал?
– Вы сказали «обозрительный»!
– Ей-богу, насколько мне помнится, я сказал «подозрительный». Короче говоря, я слышал какой-то подозрительный звук.
– Как вы считаете, этот звук был произведен ножкой стула или?…
– Что – или?
– Господин Маш-Касем, не выводите меня из терпения! Мой брат вам только что все объяснил!
Асадолла-мирза, услышав, что ссылаются на него, немедленно влез в разговор и, хохоча во все горло, рассказал анекдот про казвинца, который, выбирая в лавке ткань, случайно издал непристойный звук и немедленно начал рвать куски материи, чтобы скрыть свою оплошность. Но торговец схватил казвинца за руку и сказал: «Зачем зря портишь товар? Я за сорок лет, что торгую мануфактурой, как-нибудь научился отличать треск ткани от чего другого!»
И снова всем пришлось упрашивать Шамсали-мирзу не уходить с совета. Допрос продолжался.
– Ну так что же, Маш-Касем? Мы ждем ответа.
В наступившей тишине присутствующие смотрели в рот Маш-Касему.
– Э-э, ага, зачем мне врать?! Да вроде бы так и было, как ваш братец сказали.
Шамсали-мирза облегченно
– Итак, ответ на первый вопрос получен. Перейдем ко второму вопросу. Господин Маш-Касем, кто находился в том месте, откуда раздался подозрительный звук?
Маш-Касем задумался, потом ответил:
– Зачем мне врать?! До могилы-то… Я в ту минуту слушал агу, а он толковал про битву при Казеруне. И как раз, когда ага рассказывал, как он прицелился прямо в лоб Ходадад-хану и спустил курок, но первая пуля проскользнула у Ходадад-хана за ухом…
Дядя Полковник перебил его:
– Постой, постой, Маш-Касем. Ага до этого места не дошел. Он успел только рассказать, как прицелился в голову Ходадад-хана.
– Верно, ага, верно. Но я-то ведь все это собственными глазами видел, вот и рассказываю вам, что было дальше.
– Это от тебя не требуется. Ты просто отвечай на вопросы!
– Ну что ж. Зачем мне врать?! Когда раздался этот звук, я мыслями был вместе с моим агой… Ну, я, конечно, обернулся, смотрю: там вот этот ага и Гамар-ханум… А уж кто из них?… Зачем мне врать? До мо…
– Мне в голову пришла одна мысль, – перебил его Дядя Полковник. – Если, конечно, согласится ханум Азиз ос-Салтане… Мы бы попросили ее ради сохранения священного семейного единства пойти на небольшую жертву…
– А что я должна сделать?
– Если бы вы согласились, мы сказали бы аге, что это маленькое недоразумение… в общем, что Гамар-ханум…
– Не понимаю, при чем здесь Гамар?
– Я хочу сказать, что если бы мы объяснили аге, что в тот вечер Гамар-ханум неважно себя чувствовала, тогда все бы обошлось и…
До ханум Азиз ос-Салтане наконец дошло, куда гнет дядя Полковник. Она поджала губы, секунду помолчала, а потом неожиданно обрушила на дядю Полковника и всю родню поток громкой брани:
– У вас совесть есть?! Постыдились бы такое при мне говорить! Не срамили бы пожилую женщину! Чтоб моя дочь… чтоб моя дочь такое себе позволила!!!
Она так вопила, что все растерялись. С большим трудом ее успокоили. Ханум Азиз ос-Салтане плакала и причитала, но уже без прежней злости:
– Вот, вырастила я дочку, чисто цветочек она у меня… А теперь, когда к ней уже и посватались, когда девочку счастье ждет, – ее же собственная родня хочет ей пакость учинить… Опозорить ее хотят, осрамить!… Зачем я только до этого дня дожила?! Да пропади оно пропадом это ваше семейное единство!…
Последовавшая минута общего молчания была скорее выражением соболезнования будущему зятю ханум Азиз ос-Салтане, нежели свидетельством скорби в связи с невозможностью решить актуальную семейную проблему. Первым в воцарившейся тишине прозвучал голос Фаррохлеги-ханум. В нашей большой семье Фаррохлега-ханум славилась своим длинным языком и склонностью к злым сплетням. Она вмешивалась во все на свете, и ее толкование любого пустяка неизменно порождало ссоры и скандалы. И было просто удивительно, что она до сих пор вообще молчала. Воспользовавшись тишиной, наступившей после криков и рыданий ханум Азиз ос-Салтане, Фаррохлега-ханум открыла рот и заявила: