Дядюшка Наполеон
Шрифт:
Потом дверь комнаты с силой распахнулась, и Фаррохлега-ханум, белая как мел, дрожа от негодования, вылетела оттуда и бросилась к выходу, вопя:
– Бесстыдник, подлец… Глаза бы тебе выдрать…
Секундой позже в дверях появился Асадолла-мирза и, как бы все еще претендуя на добродетель Фаррохлега-ханум, устремился следом за ней. Когда она выбежала на улицу, Асадолла спокойно запер калитку и вернулся в дом. Подтянув галстук и стряхивая пылинки с костюма, он
сказал с усмешкой:
– Единственный выход оставался… Надо же было избавиться от нее.
– Дядя Асадолла, вы так
– Очень просто, съездили бы в Сан-Франциско.
– С такой старухой?..
Асадолла-мирза с улыбкой покачал головой:
– Не скажи, она недурна… Я раньше-то пальцем до нее не дотрагивался, а телом она, оказывается, в порядке.
Когда мы вернулись в залу, все еще были заняты охотой за. мышью. Асадолла-мирза вдруг подпрыгнул, присел, накинул платок на воображаемую мышь и крикнул:
– Поймал!
С этими словами он подбежал к наружной двери и распахнул ее, делая вид, что выбрасывает мышь в сад. Собравшиеся опять успокоились. Дядюшка Наполеон заговорил, стараясь сгладить впечатление:
– Вы, ханум, должны нас извинить, эта женщина, как вы заметили, не слишком умна. Одно беспокойство от нее.
– Осталась старой девой, – подхватил Асадолла-мирза, – жизненным сокам выхода не было, вот на рассудок и повлияло.
Мать Практикана добродушие сказала:
– Ничего, ага, такого сорта уроды в каждой семье найдутся. – Тут она вновь устремила оценивающий взгляд на Дустали-хана и заключила: – Коли среди ста роз один шип попадется, это не беда.
Я сидел на высокой скамеечке неподалеку от Асадолла-мирзы и Дустали-хана и слышал, как тот говорил:
– Асадолла, ты помнишь мою бельгийскую двустволку, она еще так тебе понравилась? Я ее тебе подарю, если ты устроишь, чтобы Практикан снял для своей мамаши отдельную комнату. Деньги я на это дам – только бы она не появлялась в нашем доме… Да и вообще, какой смысл Практикану из-за двух-трех месяцев оставлять прежнюю квартиру, всю жизнь ломать, таскать с места на место мать и сестру?
– Моменто, моменто, – вполголоса отвечал ему Асадолла-мирза, – что же это за картина получается? Практикан с сестрицей останется у вас, а мать свою упрячет куда подальше?
– Да пусть и сестру к ней в придачу забирает. Нет, ты представь себе, я целых три месяца буду по утрам видеть эту бородатую бабу – жуть берет! Асадолла, такого ружья ты ни у кого в городе не найдешь!
– Ну что ж, я попробую, но уговорить будет трудно. Сейчас эта Жаннет Макдональд тешится мечтой заключить тебя в объятия.
Асадолла-мирза знаком вызвал за дверь Практикана, но через несколько минут оба вернулись. После того, как разговор в зале вновь оживился, Асадолла-мирза негромко сказал Дустали-хану:
– Мне очень жаль, Дустали, но он ни под каким видом не желает разлучаться со своей родительницей. Сколько я ни убеждал его, что из-за двух-трех месяцев не стоит срывать с места матушку, – не клюет! Говорит, они все равно собирались переезжать и подыскивали себе квартиру.
– Асадолла, ты, верно, не так разговор повел, я тебя знаю, ты человек зловредный.
. – Моменто, хоть я и зловредный, но твое бельгийское ружье моему злу не повредит. Правда,
Дустали-хан сквозь зубы прорычал:
– Чтоб ты провалился с твоей поганой княжеской рожей!
– Моменто, Дустали, ты выходишь за рамки! Будешь много разговаривать, я скажу Практикану – он еще и ребенка от первой жены с собой приведет.
Тем временем мать Практикана совсем разошлась.
– Поверьте, ага, я мечтаю женить Раджаб-Али, пока сама жива. Прошлый раз он женился без моего ведома. Вот отсохни мой язык, как я его тогда прокляла, так его и ранило в бою, чуть было совсем не убило, ей-богу, правда, разрази меня гром. Тогда я опять дала обет, богу известно, какой… И, слава господу, а шайтан чтоб ослеп, – бог вернул мне сыночка, а ведь он четыре полных месяца в больнице пролежал.
– Возблагодарим господа бога, – вмешался Асадолла-мирза, – он и вас не оставит своей милостью…
– Тому, у кого натура чистая и честная, господь завсегда поможет, – отвечала старуха, – бог даст, сынок мой женится, а под покровительством Дустали-хана еще и кое-какие дурные привычки свои забросит…
При этом намеке Практикан Гиясабади засуетился, пытаясь заставить мать замолчать, но она и слушать ничего не желала:
– Я знаю, Раджаб-Али недоволен, что я это говорю, но я простая душа, хочу, чтобы вы, коли выдаете за него дочку, все о нем знали…
Асадолла-мирза с улыбкой проговорил:
– Это хорошо. Так что же за привычка? Очень покрасоваться любит, что ли?
Старуха разразилась хохотом:
– Ой, вы меня уморите такими словами!
Отсмеявшись, она заявила:
– Нет, таких скверных замашек за ним не водится. Но года два-три, как он завел себе дружков бедовых, они его с толку сбили, стал опиумом баловаться…
– Опиумом?! – хором воскликнули дядюшка и Дустали-хан.
– Да. Много-то он не курит, но по полмискаля [32] в день… Ну, когда очень разойдется, – целый мискаль выкурит. Я его уж и к лекарю водила, тот полечил его, а потом мой дуралей начал все снова.
32
Мискаль – мера веса, около 4,6 г.
– Ну, невелика беда, ханум, – улыбаясь, сказал Асадолла-мирза. – Господин Дустали-хан сам по временам покуривает… Теперь у него будет хороший компаньон.
Дустали-хан, примостившийся на диване одним боком, так резко поднялся, что даже вскрикнул от боли:
– Ах!.. Асадолла, зачем глупости болтать? Когда это я терьяк курил?
Азиз ос-Салтане, которая, едва начался этот разговор, увела Гамар из комнаты, вернулась в залу. В глазах отца опять мелькнуло удовлетворение. Он понемногу знакомился с недостатками жениха, и сердце его радовалось. С невинным лицом он задал несколько вопросов о ребенке, которого родила Практикану первая жена. Мать Практикана огляделась вокруг и воскликнула: