Дядюшка Наполеон
Шрифт:
– Ханум Азиз ос-Салтане, по праву главы нашей семьи я требую, чтобы вы сказали, кто сообщил вам, что Дустали-хан состоит в любовной связи с женой мясника Ширали?
Дустали-хан умоляюще вскрикнул:
– Бога ради, не повторяйте вы без конца это имя! Моя жизнь в опасности!
Дядюшка, учтя его просьбу, слегка изменил свой вопрос:
– Скажите, кто сообщил вам, что этот недоумок состоит в связи с женой известного нам бандита?
Азиз ос-Салтане, немного поостыв, ответила:
– Я не могу этого сказать.
– Прошу вас, скажите!
– Говорю
– Ханум, я и так знаю, какой подлец и негодяй это сделал, но хочу услышать его имя от вас самой, Ради сохранения репутации нашей великой семьи, ради того, чтобы не запятнать честь вашего супруга, я требую…
Тут Азиз ос-Салтане, вновь разъярившись, запустила веником в мужа, который, повесив голову, сидел подле дядюшки Наполеона, и завизжала:
– Честь? Да какая у этого мерзавца честь?! Да чтоб мне сто лет без мужа жить!.. Завтра же с самого утра пойду к Ширали и расскажу ему все, как на духу! Тогда посмотрим, что останется от этого обманщика!
Дядюшка Наполеон твердо сказал:
– Вот именно этого делать не следует. Ширали… я хотел сказать, известный нам бандит потому-то каждый раз до последней минуты не догадывается о своем несчастье, что ни у кого не хватает смелости сказать ему правду… В прошлом году мой слуга, вот этот самый Маш-Касем, всего-то и сказал ему: «Ты бы держал свою жену в узде…» – так Ширали на целую неделю забросил торговлю и сидел с секачом наготове возле наших ворот. Пришлось Маш-Касема от него прятать. А уж сколько мы его упрашивали, сколько уговаривали, пока он согласился вернуться к своим дохлым баранам… Не так разве было, Касем?
Маш-Касем обрадовался возможности поговорить:
– Ей – богу, зачем же врать?! До могилы-то – четыре пальца!.. Я ему и этого-то не сказал. Всего-навсего посоветовал: «Ты, мол, не разрешай жене своей больно часто из дому выходить». Я потому так сказал, что у него недавно со двора ковер украли. Я и хотел сказать, что, мол, ты своей жене прикажи, чтоб дома сидела, тогда и воры к вам не заберутся… А он как услышал, так от базара до самого дома за мной с секачом гнался, бандюга! Я едва успел ворота за собой закрыть, как сразу в обморок и упал… Дай бог здоровья нашему аге – они дней двадцать с ружьем меня охраняли…
Асадолла-мирза, решив, что ему пора вмешаться, серьезно сказал:
– Ханум, дорогая, бог свидетель, даже если я собственными глазами увижу, что Дустали решился на какое-нибудь непотребство, и то не поверю. Куда ему – хилый он, еле – еле душа в теле… Песок вон уже из него сыплется. Каким же образом он мог…
Азиз ос-Салтане, неожиданно снова выйдя из себя, заорала:
– А – а! Теперь уже Дустали, видите ли, и старый, и песок из него сыплется!.. Говоришь, у него еле – еле душа в теле? А сам-то?! Была б у тебя душа в теле, твоя жена с тобой бы не развелась!
Дядюшка Наполеон и дядя Полковник с трудом подавили этот новый взрыв. Шамсали-мирза сказал:
– Ага, если вы разрешите, я задам ханум Азиз ос-Салтане всего один вопрос, ответ на который внесет полную ясность в эту
Но не успел Шамсали-мирза задать этот вопрос, как в ворота снова постучали. Все переглянулись.
– Кто бы это мог быть в такой поздний час?.. Касем, пойди открой.
Взоры всех присутствующих были прикованы к воротам. Маш-Касем отправился исполнять приказ дядюшки. Послышался скрип ворот, и немедленно вслед за этим – возглас Маш-Касема:
– Ох, ты ж, господи!.. Ширали!..
Напряженная тишина нарушилась сдавленными стонами Дустали-хана:
– Ширали… Ширали… Шир… Ши-и-и… – И, рухнув на подушки, несчастный почти лишился чувств.
Поблескивая бритой головой, испещренной шрамами старых ножевых ран, Ширали тяжелыми шагами приблизился к сидевшим в саду. Поздоровавшись, он обратился к дядюшке Наполеону:
– Смотрю, а у вас в саду свет горит. Думаю, надо зайти поздороваться… Простите меня великодушно, ага, никак не мог я на роузэ к вам прийти… Ездил в Шах Абдоль-Азим. [12]
12
Шах Абдоль-Азим – местечко вблизи Тегерана, названное по имени одной из наиболее почитаемых мечетей.
– Святыне поклониться – благое дело.
– Золотые ваши слова!.. Я-то не за тем туда ездил. Мне надо было с плешивым Асгаром разобраться, у которого я овец на мясо покупаю. Не приведи вам господь иметь дело с такими проходимцами… Подлец всучил мне на днях больную овцу.
Дядюшка, повысив голос, сказал:
– Надеюсь, с божьей помощью вы с ним разобрались и получили назад свои деньги?
– Уж будьте спокойны, ага!.. Свои-то деньги я у любого из глотки вырву. Вначале, известное дело, он отнекивался, но когда я его излупил тушей той самой овцы, он и за нее деньги вернул, да еще и на дорогу мне дал.
– А чем же она была больна, Ширали?
– Этого я не знаю, только совсем плохая была… Я все боялся, не дай бог, потом кто в квартале заболеет. Раздуло ее всю, не при вас будь сказано. Я вначале-то не докумекал, двоим-троим по куску продал… Короче говоря, вечером сегодня возвращаюсь домой, а жена мне и говорит, что, мол, вы роузэ проводили. Уж как я огорчился, что не был… Думаю, пойду посмотрю – если не спите, загляну, скажу, что вины тут моей нету, потому как в отъезде был. Так что простите уж меня.
Асадолла-мирза, конечно же, не мог удержаться от озорства. Показав рукой на Дустали-хана, он сказал, обращаясь к Ширали:
– Тут вот господин Дустали-хан как раз о вашем здоровье справлялся… Очень он к вам расположен. Ровно за минуту до вашего прихода о вас вспоминал.
Дядюшка с удовольствием оборвал бы Асадолла-мирзу, потому что видел, в каком плачевном состоянии пребывает Дустали-хан, и так же, как и все мы, понимал, что шуточки Асадолла-мирзы могут выйти Дустали-хану боком, но не находил возможности вмешаться. А князя уже понесло.