Дядюшка Наполеон
Шрифт:
– Будьте спокойны.
Азиз ос-Салтане поспешно ушла, а я вернулся в сад. Маш-Касем ходил с лейкой по дорожкам и поливал цветы. От него я узнал, что после того, как я лег спать, действительно кое – что случилось. Дустали-хан, прихватив ружье, отправился к дядюшке Наполеону и обыскал в его доме все комнаты, пытаясь найти Асадолла-мирзу. Дядюшка настолько рассердился, что дал Дустали-хану затрещину, но тот все равно поклялся, что не успокоится до тех пор, пока не разрядит свое ружье в живот князю.
Чтобы удостовериться, что Маш-Касем не
– Маш-Касем, а где сейчас Асадолла-мирза?
– Э-э, милок, зачем мне врать?! До могилы-то… четыре пальца. Ага меня сегодня спозаранку послали к нему домой, а дома-то он и не ночевал вовсе. Шамсали-мирза тоже очень тревожится, сейчас должен сюда прийти.
– А что же случилось с Асадолла-мирзой?
– Откуда ж мне знать, милок? Как ветром сдуло… Может, он Дустали-хана боится и где-нибудь спрятался.
– Значит, у нас теперь, пока его не найдут, новый скандал разгорится?
– Выходит, так, голубчик. Папаша твой рвет и мечет… Вчера среди ночи затащил к себе домой этого Гиясабади и начал ему втолковывать, что Дустали-хан, мол, убил Асадолла-мирзу… Слава богу, я все слышал и потом объяснил земляку моему, что у них тут ссора и они мстят друг дружке. Если б не я, сегодня б сюда снова сыщик заявился.
– Дай бог тебе здоровья, Маш-Касем!
Немного поколебавшись, я смущенно попросил Маш-Касема передать Лейли, чтобы она на минутку вышла в сад. Я не знал, что я ей скажу, но мне безумно хотелось ее увидеть. Я по ней очень соскучился. События разворачивались одно за другим с такой быстротой, что у меня не было времени даже думать о Лейли, но несмотря на это я ведь оставался влюбленным и поэтому обязан был видеть свою возлюбленную!
Маш-Касем покачал головой и усмехнулся:
– Как я погляжу, милок, ты, оказывается, по барышне Лейли сохнешь.
Я с жаром запротестовал, но Маш-Касем по моему смущенному лицу наверняка все понял. Продолжая улыбаться, он мягко сказал:
– Хорошо, хорошо, милок, не серчай.
Когда Лейли вышла в сад, Маш-Касем шепнул мне на ухо:
– Я буду стоять у двери. Если покажется ага, я кашляну, а ты уж тогда убегай без оглядки, голубчик.
Да, кажется, Маш-Касем раскрыл мою тайну, но тепло черных глаз Лейли заставило меня забыть обо всех опасениях. А кроме того, разве я сам не собирался посвятить Маш-Касема в свою тайну?!
– Здравствуй, Лейли.
– Здравствуй. У тебя ко мне дело?
– Да… то есть, нет… Я по тебе соскучился.
– Почему?
Ласковый взгляд Лейли словно пытался проникнуть мне в самое сердце и извлечь из него признание, которое не осмеливались произнести мои губы. Я был твердо намерен сказать ей о своей любви, но не мог найти нужных слов. В голове у меня с молниеносной скоростью проносились одна за другой фразы, вычитанные в книгах: «Я тебя люблю… Тебя люблю я… Ты – моя любовь…» Наконец, чувствуя, что лицо мое заливает пунцовый румянец, я, заикаясь, пробормотал:
– Лейли, я люблю тебя! – И бросившись наутек,
Боже мой! Почему я удрал? Почему не остался посмотреть, как она примет мое признание? Я ничего не понимал. Я начал рыться в памяти: нет, мне не приходилось ни читать, ни слышать, о том, чтобы, признавшись в любви, влюбленный сразу же давал деру.
Осыпав себя градом упреков, я после долгих размышлений снова понял, что лучшим выходом из положения будет дописать наконец мое любовное послание и передать его Лейли.
И я опять принялся писать и рвать написанное. Не знаю, сколько прошло времени, но вдруг я услышал доносившийся из сада шум. Возле увитой шиповником беседки собрались почти все мои дядья и тетки. Был здесь и Шамсали-мирза. Увидев в толпе свою мать, я немедленно побежал в сад.
Из обрывков разговоров я узнал, что дядя Полковник решил организовать коллективную семейную акцию, и все родственники намерены под его предводительством пойти к дядюшке Наполеону и оставаться в его доме до тех пор, пока наконец не будет разрешен семейный конфликт. Однако всех несколько беспокоило исчезновение Асадолла-мирзы.
Вместе со взрослыми я пошел к дому дядюшки Наполеона.
Дядя Полковник уже почти до половины договорил свою пламенную миротворческую речь, когда дядюшка Наполеон оборвал его гневным окриком:
– Вы что, не нашли больше куда пойти? Шли бы лучше в дом того негодяя и там свое собрание устраивали! О том вы не подумали, что мерзавец сейчас новый дьявольский план вынашивает? Неужто не поняли, что именно он разыскал Дустали и послал его домой, чтобы устроить скандал?! Вам, может, не известно, что бедняга Асадолла со страху дома не ночевал и до сих пор где-то прячется?!
Дядюшка Наполеон так распалился и так вопил, что ни у кого не нашлось смелости открыть рот.
И только, когда Шамсали-мирза начал излагать свои догадки об исчезновении Асадолла-мирзы, родственники загудели. Все понимали, что князь сбежал из дома Дустали-хана, как только туда вернулся хозяин, но Азиз ос – Сал – тане, дабы не гневить супруга, утверждала, что Асадолла-мирза ушел еще до прихода Дустали, и ни словом не обмолвилась о путешествии князя по крышам.
Слегка успокоившись, дядюшка Наполеон сказал:
– Этот негодяй хотел вчера позвонить помощнику инспектора и сообщить, что Дустали убил Асадоллу. Вместо того, чтобы предъявлять мне тут всякие ультиматумы и устраивать сидячие забастовки, пошли бы лучше и привели Асадоллу, – и немного помолчав, повернулся к Маш-Касему: – Скажи им все, что знаешь!.. Дамы и господа, прошу внимания! Сейчас вы узнаете, какие несчастья сыпятся на мою голову… Касем, расскажи им про Асадолла-мирзу!
Маш-Касем почесал затылок:
– Ей – богу, зачем мне врать?! До могилы-то… Я ходил сегодня на базар, там ученик пекаря рассказывал, что он утром относил лепешки мяснику Ширали и, когда открыли ворота, увидел в том доме господина Асадолла-мирзу…