Дядюшка Наполеон
Шрифт:
– Нет, – улыбаясь во весь рот, ответила Гамар.
– Тогда, значит, в тот день, когда его хозяина не было дома, он тебе сказал, приходи к нам, мы свадьбу устроим. Так, дорогая?
– Нет.
– Может, он поженился с тобой на базаре, перед пекарями, бакалейщиками и мясниками?
– Нет.
Маш-Касем, не в силах придержать язык, покачал головой и присовокупил:
– Господи помилуй, есть же такие негодяи!
– Ну так расскажи сама, как было дело, – настаивал Асадолла-мирза.
Гамар с бессмысленным видом продолжала поглощать сласти
– Значит, деточка, Аллахварди приходил на крышу, где ты спишь? – завел он опять.
– Нет, не приходил, – улыбалась в ответ Гамар.
– Говорю вам, вы от этой девчонки ничего путного не услышите, – снова запротестовал Дустали-хан. – Оставьте ее, подумаем лучше о другом.
– Пусть спрашивают! – рыдая, остановила его Азиз ос-Салтане. – У меня у самой сил больше нет еще одну ночь не спать до утра!
Асадолла-мирза отер пот со лба:
– Моменто, похоже, что это дух святой снизошел на нее… Видно, надумал еще разок прокатиться в Сан-Франциско!
Тут Гамар оживилась:
– Дядя Асадолла, а помните, вы мне обещали, если я буду хорошей девочкой, повезти меня в Сан-Франциско? Чего же не везете-то?
– Может, это дядя тебе гостинчик из Сан-Франциско привез? – язвительно спросил Дустали-хан.
Но Асадолла-мирза и все присутствующие так поглядели на него, что он опустил голову.
– Моменто! Значит, Аллахварди домой к вам не ходил, тебя к себе не приводил, на базаре вы с ним не были, на крыше – тоже, – снова обратился к Гамар Асадолла-мирза. – Куда же он тогда приходил и когда?
– Нет, – односложно ответила Гамар.
– Ну, может, в машине?..
– Нет.
Тут опять вылез Маш-Касем:
– Да откуда у этого нищего Аллахварди машина?! Господи, зачем врать?! До могилы-то… Этот мерзавец и мои двадцать туманов прихватил, когда сбежал.
Терпение Асадолла-мирзы подошло к концу. Срывающимся голосом он сказал:
– Ну, доченька, каким же образом тогда… Ведь по почте в Сан-Франциско не поедешь. Где ты видела Аллахварди, милая?
– А я не видела.
– Так – таки и не видела? На свете есть телефон, телеграф, а вот телесанфранциско, к сожалению, еще не изобрели. Ты вообще-то знаешь Аллахварди?
– Нет.
– Моменто, нет, действительно моменто! Так почему же Аллахварди – отец твоего ребенка?!
Набив рот сластями, Гамар ответила:
– Папа Дустали говорят, что отец ребеночка – Алахварди.
Тут все замерли, будто громом пораженные. На мгновение стало тихо. Азиз ос-Салтане, разинув рот и вытаращив глаза, медленно повернулась к Дустали, который суетливо озирался по сторонам, и хрипло произнесла:
– Дустали…
– М – м – мне… я… бог свидетель… Эта девчонка совсем полоумная… рехнулась… Совсем спятила! А я… м – м – не вообще… – заблеял Дустали-хан.
Асадолла-мирза не мог сдержать смеха:
– Моменто, моменто, моменто! Так это, оказывается, твоя работа?!
Дустали-хан еще раз
– Отцом моим клянусь… Клянусь памятью Великого Праотца… Я…
Азиз ос-Салтане одним прыжком, словно шестнадцатилетняя девочка, перемахнула комнату и оказалась возле застекленного шкафа, стоявшего в глубине гостиной. Быстрым движением она повернула торчавший в дверце ключ, схватила одну из двустволок, которые всегда красовались там, и, прежде чем кто-нибудь успел пошевелиться, направила дуло прямо в живот мужу:
– Говори правду, а не то продырявлю тебя насквозь!
Дядя Полковник, который было сорвался с места вслед за ней, так и застыл на бегу, возопив:
– Осторожней, ханум, ружье заряжено!
– А вы стойте на месте, не то и вас пристрелю!
– Ханум, клянусь сыном: заряжено, ружье! Нынче вечером сам его заряжал – для пробы. А тут гости пришли, я и забыл вынуть патрон…
Но ни увещевания прочих родственников, ни повелительные указания дядюшки Наполеона не имели успеха: разгневанная супруга с трясущимися губами, вся бледная в ответ взревела:
– Заткнитесь вы все! Пусть этот павиан говорит.
В голосе у нее слышалась такая ярость, что никто не осмелился двинуться. Гамар было привстала, но Шамсали-мирза силой удержал ее. Дустали-хан, дрожа всем телом, отрывисто, будто из могилы, выговорил:
– Святым Кораном… душой отца клянусь! Вы мне только разрешите… я все скажу…
– Отвечай, убью! – рычала Азиз ос-Салтане. – Зачем ты велел Гамар свалить все на Аллахварди?
– Не… м – мне… я… я видел, что она… что она не знает имени того человека… забыла она! Я думал, по крайней мере… по крайней мере, позора меньше, ну, раз она сама про Аллахварди…
В это время Гамар залилась смехом:
– Ну и врун же этот папа Дустали! Будто не вы говорили: если не скажешь, что Аллахварди отец ребенка, я твоего младенчика убью?
– Заткнись!.. – завопил Дустали-хан. – Поверьте… Ага, скажите вы хоть словечко! Да не стану я со своей же падчерицей… Разве можно это?
И тут, прежде чем кто-нибудь успел вмешаться, Дустали-хан, словно молодой козел, прыгнул к дверям залы и бросился бежать. Азиз ос-Салтане с такой же резвостью выскочила следом. Все присутствовавшие после минутного замешательства кинулись за ними, крича:
– Азиз-ханум!.. Одумайтесь!.. Уж коли пуля вылетит… Ружье-то…
Супруги далеко опередили нас. На всех парах мы спешили за ними, как вдруг по саду раскатился грохот выстрела, а вслед за ним донесся душераздирающий вопль Дустали-хана:
– А-а-а, уби-и-ила!..
Мы подбежали к ореховому дереву, но впотьмах не могли ничего толком разглядеть. В это время подоспел Маш-Касем с фонарем. При его слабом свете нам открылось странное зрелище: Дустали-хан ничком лежал на земле, на брюках у него – как раз на том месте, каким сидят, – пятнами проступала кровь, а Азиз ос-Салтане с видом человека, только что очнувшегося от сна, стояла у него в головах, держа в руке ружье.