Дягилев

Лифарь Сергей Михайлович

Тихо, торжественно-тихо на острове San Michele, где покоится Сергей Павлович.

«...Venise, l'inspiratrice eternelle de nos apaisements» [Венеция постоянная вдохновительница наших успокоений – фр.].

На памятнике Дягилева высечены слова, взятые мною из его записи на первом листе тетради, подаренной им мне для записей уроков Чеккетти:

«Желаю, чтобы записи учения последнего из великих учителей, собранные в Венеции, остались так же тверды и незабвенны, как и сама Венеция, постоянная вдохновительница наших успокоений. Сергей Дягилев. Венеция — 1926».

– П. Родо"/>

СПИСОК РЕДКИХ ИЗДАНИЙ БИБЛИОТЕКИ П. ДЯГИЛЕВА

В настоящем очерке я ограничусь перечислением только некоторых редких изданий, хранившихся в библиотеке С. П. Дягилева и ныне находящихся у меня. Так, у меня имеются следующие издания XVI века: «Триодь постная», издания 1561 года в Венеции; «Апостол (Деяния и послания апостольские)»,

изданный в Москве в 1564 году первопечатником Ив. Фёдоровым и Петром Мстиславцем; «Часовник», напечатан в Москве «в лето семь тысящ семьдесят четвёртое, сентября в 2 день,— совершен того же лета октября в 29 день, в 31 лето государства царя и великого князя Ивана Васильевича всея Руси самодержца и во второе лето святительства Афанасия митрополита...» До сих пор считали, что до нашего времени дошли только два экземпляра «Часовника» (один в Российской государственной Публичной библиотеке, а другой в Королевской библиотеке в Брюсселе). В настоящей статье я впервые сообщаю в печати, что в моём собрании имеется третий экземпляр этого редкого издания. Считаю нужным указать, что ленинградский экземпляр не имеет первого листа. Дягилевский экземпляр моего собрания — полный и совершенно исключительной сохранности. К сожалению, он в шагреневом переплете XIX века. «Часовник» этот приобретён Дягилевым в 1927 году в Риме у антиквара, не знавшего о степени редкости этой книги. «Библиа руска» — одно из редчайших славяно-русских изданий; напечатана в Праге в 1517—1519 годах Фр. Скориною. В дягилевском собрании — два листа из «Книги Царств».

В дальнейшем даю краткое перечисление книг более позднего времени, находящихся в моём собрании.

Из книг XVII века допетровской эпохи отмечу очень редкий «Служебник», напечатанный Андроником Тимофеевым в Москве в 1602 году; Львовское (1636 года) Евангелие; «Полуустав» (Киев, 1643); «Евхологион» Петра Могилы (Киев, 1648); «Лексикон словено-российский», сочиненный Памвою Берындою (1653 года); «Триодь постная», напечатанная в Москве в 1658 году; «Проповеди» Григория Назианзина (Москва, 1665); киевский «Синопсис» 1674 года; очень редкое московское издание 1680 года стихотворных переложений псалмов Симеона Полоцкого: «Псалтирь рифмотворная»; «Грамматика российская», сочинения Генриха Вильгельма Лудольфа (Оксфорд, 1696). Хорошо представлена в библиотеке Петровская эпоха; достаточно назвать славянскую, греческую и латинскую азбуку (Москва, 1701), знаменитую «Арифметику» Магницкого (московское издание 1703 года), «Лексикон треязычный» (славянский, греческий и латинский) Феодора Поликарпова (Москва, 1704), знаменитое издание «Символы и емблемата», напечатанное в 1705 году в Амстердаме по желанию Петра Великого; несколько черниговских изданий Ив. Максимовича (в том числе «Алфавит рифмами сложенный» 1705 года, «Феатрон, или Позор нравоучительный» 1708 года, «Богородице дево» в стихах 1707 года). Книги, напечатанные по приказу Петра Великого: перевод с латинского языка «Общей географии» Варениуса (Москва, 1718), «Земноводного круга краткое описание...» Ягана Гибнера (Москва, 1719), «Книга устав морской» (Санкт-Петербург, 1720), «Полидора Вергилия Урбинскаго осмь книг» (Москва, 1720), «Книга Систима», о магометанстве князя Дмитрия Кантемира (в царствующем Санкт-Петербурге, 1722); особо хочется отметить издание 1720 года «Феатрона», конфискованное по приказу императрицы Елизаветы,— издание, сохранившееся в прекрасном состоянии. Из послепетровских изданий назову: «Камень веры» Стефана Яворского (Киев, 1730); «Немецко-латинский и русский лексикон» (С.-Петербург, 1731); «Указы» Петра Великого с 1714 до 1725 года (С.-Петербург, 1739); «Указы» императрицы Екатерины I и Петра II (С.-Петербург, 1743); очень редкое издание «Апология, или Защищение ордена вольных каменьщиков» (Москва, 1784), запрещённое и сожжённое при Екатерине II в 1792 году; «Апофегмата» (С.-Петербург, 1745); перевод книги Дмитрия Кантемира «The "History of the Growth and Decay of the Ottman Empire Written Originally in Latin» (London, 1756); «Московские ведомости» 1758 года. Очень полно представлена Екатерининская эпоха — так полно, что я только наугад могу назвать некоторые издания, как например, «Сатиры» князя Антиоха Кантемира (СПб., 1762); Волкова «Басни политичные и нравоучительные», переведенные с французского языка (СПб., 1762); «Сочинения и переводы» Лукина (СПб., 1765); «Нума Помпилиус» (Москва, 1768) и «Россияда» (Москва, 1786, в типографии Н. И. Новикова) М. Хераскова; комедия «О время» (СПб., 1772), «Наказ» (СПб., 1767) и «Подражание Шекспиру» (СПб., 1792) императрицы Екатерины II; Н. И. Новикова «История о невинном заточении ближнего боярина» (Москва, 1785); «Повествователь древности» (СПб., 1776); «Живописец» (СПб., 1793) и 31 том «Древней российской вивлиофики» (Москва, 1788—1791 и СПб., 1786—1801); М. Чулкова «Азбука русских суеверий» (Москва, 1786); редкое масонское издание «Духовный вождь» (Москва, 1784, в типографии Ив. Лопухина); «Магазин свободно-каменьщической» (Москва, 1784, в типографии Лопухина); «Отчет о путешествии» фельдмаршала графа Б. Шереметева в европейские страны — в Краков, Вену, Венецию, Рим и Мальту (Москва, 1773); «Атлас Калужской губернии», издание 1782 года с 40 прекрасно гравированными планами; «Путешествие Екатерины II по югу России, предположенное на 1787-й год» (СПб., 1786); «Географический словарь Российской империи» (издание Н. Новикова, Москва, 1788—1789); князя Кантемира «Описание историческое, географическое и политическое Молдавии» (Москва, 1789); «Журнал Петра Великого» (СПб., 1770—1772); прекрасный экземпляр «Деяний Петра Великого» Голикова (30 томов, Москва, 1788—1797); «Краткая история о происхождении русских князей» (Москва, 1785, в типографии Н. И. Новикова); полное издание «Санкт-петербургского вестника» (1778—1781); «Еженедельник» (Москва, 1791). Из более поздних изданий отмечу очень редкое московское издание 1795

года «Ономатология» (словарь натуральной магии); «Ироическая Песнь о походе на половцов удельнаго князя Новагорода-Северского Игоря Святославича, писанная старинным русским языком в исходе XII столетия с переложением на употребляемое ныне наречие» (Москва. В Сенатской типографии. 1800. 4°. VIII+46+1 + 1, табл.). В сафьяновом переплёте (обложка сохранена). Я не перечисляю здесь первых изданий Пушкина и поэтов пушкинской эпохи, равно как и всей литературы XIX века, и только упоминаю как об этих изданиях, так и об обширном отделе книг по искусству (так, в моей библиотеке имеется весь Ровинский),— в кратком очерке невозможно исчерпать тему, к которой я надеюсь ещё вернуться.

С. Лифарь МОЯ ЖИЗНЬ

[печатаются первые три главы по изд.: Lifar Serge. Ma vie. Paris, 1965/ пер. О.И.Розовой]

ГЛАВА ПЕРВАЯ

1905 год. В Киеве

ЭTO был год смуты и потрясений. Моя родина Россия охвачена войной. Из глуби Сибири приходят вести о катастрофах: Порт-Артур капитулировал, наша армия разбита, флот уничтожен. Это полный разгром. Но ещё до фатального исхода волнения происходят и внутри страны. Стачки, «Кровавое воскресенье» 9 января — следствие растерянности, уступчивости царя, поддавшегося силам реакции. То был год, когда восстал броненосец «Потёмкин».

Грохот Истории раздавался по всему миру. Император Вильгельм II высадился в Танжере, рискуя спровоцировать всеобщую войну. Сунь Ятсен, будущий президент Китайской республики, создавал свою революционную партию.

Это ещё не были революции, но они уже предвещали все катаклизмы века. История как бы тайно готовила глубокие преобразования: была опубликована теория психоанализа Фрейда; прозвучала импрессионистская музыка Дебюсси («Море»); возникали скандалы вокруг первых полотен фовистов; Сергей Дягилев устраивал в Санкт-Петербурге грандиозную выставку искусства XVII и XVIII веков, прежде чем год спустя окончательно расстаться с Россией; Эйнштейн открывал фотоны. Все силы, которые явят образ XX века, действовали. Рождался новый мир.

Обо всем этом я узнал позже, гораздо позже. Но для меня этот год знаменателен другим — тем исключительным, о чем не имеют воспоминаний, однако думают впоследствии с особым чувством: в 1905-м, в разгар всех пертурбаций, я появился на свет.

Итак, я родился 2 апреля 1905 года. В Киеве, где прошло всё моё детство. Детство... Как это слово сохраняет на всю жизнь силу своего излучения! Но как, однако, может и изменяться образ детства, по мере того как проходит время. Свои детские годы я воскресил уже в книге воспоминаний [Вероятно, имеется в виду книга «О времени, когда я голодал» (Du temps que j`avais faim, Paris ,1935) – ред.]. Но теперь, спустя годы, когда моя жизнь приняла форму судьбы, я вижу детство в иной перспективе, в ином свете, более нежном и вместе с тем более значительном. Полагаю, что, описывая его сегодня, я невольно придаю меньше значимости личностям.

Как и подобает, по-моему, всякому счастливому детству, для меня главными фигурами были отец, мать, так же как братья и сестра. Мы жили вместе в большом доме, находившемся в квартале близ университета. Мой отец, служащий государственного департамента вод и лесов, являлся в моих глазах авторитетом, предполагающим доверие, но также поучительность и дистанцию. Моя мать, красавица, соответствовавшая её имени София, была нам ближе. По правде говоря, только значительно позже я смог по-настоящему понять, чем она была для нас, как она любила своих детей и на что была способна для них. Только потеряв её, я отчетливо представил её прекрасное лицо матового оттенка, какое позднее увидел у балинезиек, озарённое тем негасимым светом, который властвует над моей жизнью. Оба моих родителя были ещё молоды, жили собственной жизнью. Естественно, что я не занимал в ней слишком много места.

Впрочем, не больше и в жизни моей сестры Евгении и двух моих братьев Василия и Леонида. Возможно, я был бы ближе сестре, Но она значительно превосходила меня по возрасту и не обращала на меня никакого внимания. Я мог быть в её глазах лишь маленьким мальчиком, родство с которым служило скорее препятствием, чем поводом для общения. Чаще всего мне оставалось лишь любоваться ею, когда она готовилась в полном параде ехать со своими друзьями на бал в Императорскую Мариинскую гимназию. Если возраст моих братьев приближал их ко мне, младшему, то образ их мыслей и интересы нас разделяли. В действительности, как, полагаю, часто бывает, мы очень любили друг друга, не будучи по-настоящему дружны между собой.

Ещё меньше я мог бы рассказать о годах, проведенных в Императорской гимназии, где учился. Я легко и быстро схватывал, превосходно усваивал то, что слышал на уроках, но за порогом класса, должен признаться, увлекался и занимался чем угодно, только не домашними заданиями и учебой. Всё — от гимназического журнала, который я составлял позднее, до коллекции редких бабочек — служило предлогом, чтобы увильнуть от корпения над школьными книгами и тетрадями. По совести должен прибавить, что и мои однокашники, с которыми я находил общий язык, если нужно было поиграть с ними или посмешить их, не слишком меня увлекали. В их компании я словно играл роль по их мерке, чтобы быть с ними на равных, но не больше. Такое же чувство одиночества я ощущал всю жизнь и в кругу самых близких людей.

Я хочу, чтобы меня поняли правильно: как и всякий человек, я почти никогда не был один. Но я был один среди других — это большая разница. Это чувство не грустное, напротив, иногда оно может быть упоительным. Истинно, ни чувства, ни убеждения не бывают общими.

Может быть, именно в детстве я оказывался временами совершенно изолированным от сверстников. Но я вовсе не грустил по этому поводу, у меня были другие спутники, более захватывающие, обогащающие и более дорогие моему сердцу: сами места, в которых я жил, великий город Киев и природа, которая его окружала.