Дьявол берет интервью у народа

ВалКс Валерий

– Потаповна, ты ходила на похороны Сатаны давеча? – Ивановна «зорким» взглядом близоруких глаз щурилась на витрину, – Много народу-то было?

– Никак и ты, Ивановна, не пошла?! – Потаповна как-то не совсем охотно поддержала тему намечающегося разговора.

Степаныч перестал шуршать видавшими

виды пакетами в недрах своей безразмерной и бесформенной продуктовой сумки и поближе подошел к своим «подружайкам».

– Бабульня, вы чегось гутарите-то про Сатану? Неужто кто-то был на похоронах у него? – Степаныч сделал такой вид физиономии, как будто у него была острая зубная боль.

– Не-а! – дружно ответили старушки.

Зинаида не вытерпела и также присоединилась к беседе.

– Интересно, а кто бы по своей воле, вот так вот запросто живешь, взял бы и пришел на такое душещипательное мероприятие?!

Пенсионерская община дружно замотала головами в знак согласия.

Нужно отметить, что Сатана (по паспорту его никогда и никто не звал в деревне, а кличка пришлась в обиходе как производная от фамилии Сатанцов) в возрасте около семидесяти лет (а на вид так и все сто будет) помер от непонятно чего три дня назад. А похороны его состоялись вчера. Само мероприятие не было похоже на традиционный тематический церемониал, а знаменовалось исключительно подвозом тела в дешевом деревянном гробе и закапывании его в могильной яме двумя хмурыми мужиками (неместными, хотя и родственников Сатаны никто не знал). То есть, не понятно кто привез на подводе гроб, разместил его в соответствующем месте, закопал и отбыл восвояси. Вот и вся недолга. Все действо заняло минимум времени и шума. О таком в Мухино, отродясь, не помнили. Ведь никто из деревенских не пришел, а все

делали вид, что это их не касается, разве что не плевались в сторону три раза. Сатана вел нелюдимый образ жизни после возвращения из очередной отбывки срока на зоне где-то в сибирских краях. Про него говорили всякое, но все сводилось к тому, что он был ведьмаком и якшался с темными силами загробного мира. Короче говоря, никто его не любил, а относились исключительно как к неизбежному злу, что сопоставимо разве с его кличкой.

Разговор, который, казалось было, прекратился, вновь получил свое развитие после того, как Степаныч нашел-таки в сумке пакет для хлеба и высвободил свое сознание от бремени быта на злободневные дела.

– Зинок, сшустри мне две буханки белого, – бодрый старикан посмотрел с прищуром на мощный торс продавщицы, а потом перевел взгляд на «старушню», – так что бум делать-то теперь без вселенского зла, бабульки?

– Ты сам-то, древний пенек, что скажешь про вновь образовавшийся дисбаланс добра и зла в деревне? – Ивановна даже, как бы заигрывая, толкнула локтем в бок своего оппонента по разговору.

– Ты девица не резвись, как кобылка необъезженная, а вспомни про события минувших дней, что произошли в прошлом годе с Никитичем.

Божков Николай Никитич в год прошедший был тяжело болен воспалением легких, которое получил, провалившись поздней осенью в прорубь на реке, что была источником рыбной продукции для мухинцев. Этот пенсионер был прозван по фамильному принципу Богом и выполнял в ряде спорных случаев в деревне роль народного судьи по причине совестливого и незлобивого характера, о чем всем было хорошо известно.

Конец ознакомительного фрагмента.