Дьявол, буквы, синяки
Шрифт:
– Нет, а что?
– Нашла своего в соседнем городе. Повезло. Или как посмотреть.
– Шутишь!
– Неа.
Кэрол вдруг захотелось все узнать.
– А как это было?
– спросила она, комкая салфетку.
– Сама знаешь, – Лесли было скучно вдаваться в подробности. – Как по учебнику. Ехала по дороге, скрутило всю, заколотило… А дальше, говорит, вела машину сама не знает, куда. Сердце подсказывало.
– И какой он?
– Обычный. Видела его. Невзрачный такой, щупленький. Но душа в душу живут. “Он меня
– Бывает же все-таки, – сказала Кэрол. Лесли ответила тяжелым взглядом.
Когда пришла пора расплатиться, Кэрол достала кошелек, и подруга, следившая за ее руками, ойкнула:
– Он опять нарочно, да?
И ткнула пальцем в запястье Кэрол: там в ряд шли шесть одинаковых шрамиков, два сантиметра каждый.
– Не нарочно.
– Ага, ровненькие такие, целую картину нарисовал.
Слегка покраснев, Кэрол объяснила:
– У меня нервный день был. Экзамен важный. Я вся на взводе, и вдруг вылезает это. – Показала на первый шрам. – И видно же, что глубокий, останется. Я разозлилась и рядом так же расцарапала. А он третью царапину. Ну а я четвертую. На шестой он остановился.
Лесли слушала ее, разинув рот.
– Кэрол… Ты теперь такая же долбанутая, как он.
– Вовсе нет!
Ей вдруг стало смешно.
– Слу-у-ушай. – Лесли вспомнила о чем-то. – А ты когда уезжать собираешься?
– Пока не знаю. Мама просит подольше остаться.
– Тут у Билла есть один приятель… Эд зовут. Очень хороший парень. Прилично зарабатывает.
– Лесли, прекрати.
– Одно свидание, а? Двойное. Пойдем вчетвером. Просто познакомишься, потанцуешь, никаких обязательств. Давай, Кэрол! Серьезно, ну. Предназначенные - это такой прошлый век.
На прощание Лесли потянула за короткий рукав футболки Кэрол:
– И срам прикрой.
На свидание с Эдом Кэрол надела платье с тоненькими бретельками.
***
Эд не любил, когда Кэрол поворачивалась к нему спиной. Если он входил в спальню, а она переодевалась, он отворачивался и говорил о чем-то нарочно дурацком. У него самого на лице пестрели ямочки от ветрянки, которой он никогда не болел, и Кэрол любила эти ямочки, а Эд злился.
– Не трогай, – говорил он. – Это чужое.
Когда он обнимал ее голую спину, то заученными движениями умудрялся класть ладони ровнехонько между шрамов, не касаясь их.
За две недели до свадьбы Кэрол заперлась в туалете и тонкой иголкой нацарапала на безымянном пальце кольцо. Она надеялась, что Катастрофа поймет. Он или понял, или попал наконец в больницу, но вел себя ближайший месяц очень тихо.
Когда на тридцать третий день Кэрол вышла к завтраку с синяком на ключице, Эд недовольно покачал головой, но промолчал.
Они лежали в постели, обнявшись, и Эд пальцем очерчивал татуировку на ее плече.
– Расскажи еще раз, – говорил он, и Кэрол чувствовала, как пересыхает
– И рассказывать нечего, – отвечала она. – Ты что, в юности ерунды не творил?
– Такой – нет, – отвечал Эд, и с каждым разом в его голосе было все меньше доверия. – Как, говоришь, тебя называли?
– Дьявол, – врала Кэрол. – Дьявол с кудряшками.
– Мммм, – мычал Эд.
– И, если тебе от этого станет легче, отец меня два месяца из дома не выпускал, когда я сделала татуировку.
– Я бы до старости не выпускал, – говорит Эд. И накрывает ее плечо одеялом.
***
Она сидит на холодном полу, прислонившись к ванне, и старается плакать не слишком громко. Эд бродит по дому, стучит мебелью. Он не хочет говорить о том, что произошло. Из больницы они ехали в тяжелом молчании, и Эд только шипел сквозь зубы, когда машины подрезали его на дороге.
Кэрол по привычке обнимает руками живот, не успевший стать заметным, хотя теперь это только она, только ее тело, и больше ничего. Внутри тянет, стонет, болит, и Кэрол кусает губы, вытирает лицо полотенцем, но слез так много, и они никак не заканчиваются. В спальне слышны шаги, Эд вдруг ударяет ладонью в дверь и кричит:
– Пять лет пытаться, столько денег выкинуть – ради чего?
– Ну какого ответа ты от меня хочешь?! – кричит в ответ Кэрол. Он, выругавшись, снова уходит. Кэрол хочет позвонить матери, но не может выйти – знает, что Эд не даст ей поговорить по телефону. Кэрол хочет сбежать на улицу, но не может встать.
Ей так одиноко. Она берет лежащие на раковине маникюрные ножницы и, не замечая боли, добавляет седьмую царапину к стройному ряду, а потом гипнотизирует взглядом свою руку.
Восьмая царапинка появляется через несколько минут.
Кэрол улыбается. И добавляет девятую.
Катастрофа – десятую.
Кэрол не представляет, о чем он думает. Что она опять злится? Хочет показать, как сердится на него? Ну и пусть. Он хотя бы отвечает.
Одиннадцатая царапина – от нее, двенадцатая – от него.
Ее сердце вдруг сжимает такая страшная тоска, что Кэрол не успевает подумать про все наставления мамы, подруги, учительницы, не успевает вспомнить книги для девочек и уроки в школе. Она выцарапывает в конце ряда маленькую C.
И почти сразу рядом появляется маленькая O… или D? Совершенно непонятно.
Кэрол смеется сквозь слезы. Катастрофа и здесь умудрился напортачить. Она слизывает кровь с кожи. Рукав блузки пахнет больницей.
***
В голове звенит.
Так вот, значит, что это такое – когда тебя бьют? Это чувствовал Катастрофа?
Кэрол не может поверить, что он проходил через такое, иногда чуть ли не каждый день.
Это же так больно. Так обидно. Так чудовищно больно и обидно.
Она бьет Эда в ответ прежде, чем разум говорит ей остановиться. Эд хватается за щеку. Ее ладонь горит от пощечины.