Дьявол и Шерлок Холмс. Как совершаются преступления
Шрифт:
ФБР представило заключение специалиста Беверли и Кэри, но те стояли на своем: это Николас. Но Фишер подозревала Бурдена в шпионаже, а потому обратилась в ЦРУ. Она сообщила о вероятной угрозе безопасности стране и просила помочь в установлении личности «Николаса».
— ЦРУ отказалось от сотрудничества, — вспоминала она. — Они ответили мне: пока вы не докажете, что он родился в Европе, мы вам ничем не можем помочь.
Тогда Фишер предложила Беверли и Бурдену сдать кровь на анализ ДНК. Оба отказались наотрез, а Беверли еще и сказала: «Как вы смеете сомневаться в моем сыне?» Однако в середине
— Я пришла к ней домой взять анализ крови, — рассказывала Фишер, — а Беверли улеглась на пол и заявила, что не сдвинется с места. «Еще как сдвинетесь», — сказала я ей.
Бурден сохранил благодарность к своей названой матери.
— Она защищала меня, — говорил он. — Она пыталась их остановить.
Помимо анализа крови на ДНК Фишер взяла у Бурдена отпечатки пальцев и послала их в Госдепартамент, чтобы их сверили с базой данных Интерпола.
Кэри, напуганная психической неуравновешенностью самозваного брата в связи с его попыткой изуродовать себе лицо, побоялась оставлять его в трейлере, и Бурден переселился к Беверли.
К этому времени он уже несколько иначе относился к этой семье: ему не давали покоя кое-какие странные детали: например, почему в аэропорту Беверли держалась в стороне и не спешила обнять вернувшегося сына? Почему Джейсон прятался от него полтора месяца и заехал всего один раз?
Бурден рассказывал, что, в отличие от Кэри и Брайана, которые искренне хотели признать его Николасом и закрывали глаза на очевидные противоречия, Беверли обращалась с ним не как с сыном, а, по его словам, скорее как с «привидением». Однажды, когда Бурден жил у «матери», Беверли напилась и стала кричать:
— Бог послал тебя мне в наказание! Кто ты такой? Я тебя не знаю! Зачем ты это делаешь?!
Беверли потом напрочь забыла этот эпизод, а когда ей его пересказали и спросили, что это могло значить, она ответила:
— Наверное, он вывел меня из себя.
Так или иначе, круг смыкался. У властей накапливалось все больше улик против самозванца. Наконец 5 марта 1998 года Беверли позвонила Паркеру и признала, что он был прав: это не ее сын.
На следующее утро Паркер повез Бурдена в кафе побеседовать. После того как они поели, Паркер спросил «Николаса», зачем он огорчает свою «мать». Бурден, который совершенно вымотался за эти пять месяцев непрерывного обмана, взорвался:
— Она мне вовсе не мать, и вам это прекрасно известно!
— Может, скажете мне, кто вы такой?
— Я Фредерик Бурден, и меня разыскивает Интерпол.
Выждав некоторое время, Паркер вышел якобы в туалет, позвонил по сотовому телефону Нэнси Фишер и передал ей эту информацию. Так совпало, что она буквально за минуту до этого получила те же сведения от Интерпола.
— Мы уже выписываем ордер, — предупредила она Паркера. — Проследи, чтобы он не сбежал.
Паркер вернулся к столику и продолжил разговор. Бурден пустился рассказывать о своей бродячей жизни, о том, как он исходил всю Европу вдоль и поперек, и в какой-то момент Паркер почувствовал даже неловкость за то, что собирается выдать этого человека властям.
Но Бурден,
Они беседовали около часа, после чего Паркер отвез Бурдена к дому Беверли. В тот момент, когда он высадил Бурдена и собрался отъезжать, Фишер и ее команда схватили самозванца. Он сдался без борьбы. «Наконец-то я снова стал самим собой», — подумал он.
Гораздо более бурно отреагировала Беверли. Она набросилась на Фишер с упреками:
— Что вы так долго копались?!
На допросе Бурден выдвинул предположение, показавшееся не менее фантастическим, чем его реальная история: он подозревал Беверли и Джейсона в причастности к исчезновению Николаса и был уверен, что они с самого начала распознали в нем обманщика.
— Я отличный актер, но не настолько же я хорош, — признавался мне Бурден.
Разумеется, власти не могли принять в качестве улики показания патологического лжеца.
— Он сочиняет одну убедительную ложь за другой. Может быть, один раз из ста он и скажет правду, но как это определить? — вздыхала Фишер.
Однако подозрения Бурдена совпали с мнением властей: Джек Стик, бывший в ту пору государственным обвинителем, а затем избранный в палату представителей штата Техас, вплотную занялся делом Бурдена. Ему, как и Фишер, показалось странным, отчего Беверли сначала сопротивлялась попыткам ФБР расследовать предполагаемое похищение ее сына, а затем покрывала обман Бурдена. Кроме того, они задавались вопросом, почему Беверли сразу не взяла «сына» жить к себе, если она его признала. Кэри говорила Фишер, что мать «чересчур взволнована», но звучало это нелепо.
— Казалось бы, если твой ребенок вернулся к тебе, радоваться надо? — недоумевала Фишер.
Фишер и Стик вспомнили о скандалах, которые начались в доме Беверли после исчезновения Николаса. Они подняли полицейское досье: в нем оказался рапорт, в котором сообщалось, что Беверли кричала на Джейсона и обвиняла его в исчезновении младшего брата. Была еще одна странность: сообщение Джейсона, будто он видел, как Николас пытается взломать дверь в гараж и таким образом проникнуть в дом. Это заявление ничем не подтверждалось, а сделал его Джейсон как раз тогда, когда полиция, по выражению Стика, «начала вынюхивать». Стик и Фишер пришли к выводу, что рассказ Джейсона был чистой воды враньем, имеющим цель подтвердить, будто Николас жив и просто сбежал из дома.
Таким образом, дело о пропавшем ребенке плавно переходило в дело об убийстве.
— Я хотел знать, что случилось с тем парнишкой, — рассказывал Стик.
Вместе с Фишер они собрали улики, подтверждавшие факты домашнего насилия в семье Беверли. Директор и учителя школы, где учился Николас, как выяснилось, неоднократно высказывали такого рода опасения, поскольку мальчик часто ходил весь в синяках. Соседи, в свою очередь, отмечали, что и Николас иногда поднимал руку на мать. Как раз перед его исчезновением этим делом заинтересовались органы опеки.