Дьявол и темная вода
Шрифт:
– Раз вы его держали, значит у него не было проказы, – сказала она.
– Проказы? – Юноша с отвращением поежился. – На галеон не пускают прокаженных. Может, после, на берегу заразился. В порту капитан разрешает нам приходить и уходить когда вздумается. Большинство сошли на берег в Батавии, но Боси спрятался на корабле после того, как ему язык отрезали, и нигде не показывался.
– До того как лишиться языка, Боси говорил, что это за сделка и с кем он ее заключил? – спросила Сара.
Плотник покачал головой, явно желая, чтобы вопросы прекратились.
– Только то, что деньжата еще никогда не доставались ему проще. Так удружить
– Лаксагарр, – озадаченно повторила Сара.
Она бегло говорила на латыни, на французском и фламандском языках, но никогда не слышала этого слова:
– Что это означает?
Плотник пожал плечами, явно встревоженный воспоминанием.
– Не знаю, никто не понял. Это на норне [3] . Боси был с островов. Наверное, что-то на его родном языке, но то, как он это произнес, нас… напугало.
– Говорит ли кто-нибудь из команды на норне? – спросила Сара.
Плотник мрачно рассмеялся:
– Только боцман Йоханнес Вик, но, чтобы его разговорить, трех гульденов маловато.
10
Едва Арент успел выйти из парусной каюты, как зазвонил судовой колокол. В него бил карлик, стоя на скамье.
3
Норн – вымерший скандинавский язык, распространенный когда-то на Оркнейских и Шетлендских островах.
– Наверх, сукины дети! – провопил он, брызжа слюной во все стороны. – Живо наверх!
В распахнутые люки на палубу полезли матросы, словно крысы, бегущие от пожара. Они наводнили шкафут, чуть ли не по головам друг друга взбирались на снасти и мачты и занимали каждый свободный пятачок, смеясь и пихая друг друга.
Арента оттеснили обратно к носу корабля и прижали к двери, из которой он недавно вышел. В воздухе густо пахло потом, элем и опилками.
Капитан стражи Якоб Дрехт снова коснулся шляпы в знак приветствия.
Он стоял спиной к стене, уперев в нее ногу, а во рту у него попыхивала вонючим дымом резная деревянная трубка. Шпага, которая еще несколько минут назад упиралась Аренту в грудь, стояла у стены рядом, будто приятель, решивший составить ему компанию.
– Что происходит? – спросил Арент.
Дрехт вынул изо рта трубку и почесал уголок губ. Под широкополой шляпой, над птичьим гнездом светлой бороды, ярко синели слегка прищуренные глаза.
– У капитана Кроуэлса есть традиция. – Дрехт кивнул на шканцы, где стоял коренастый широкоплечий человек, сложив руки за спиной; судя по поджатым губам, настроен он был серьезно.
– Это капитан? – удивился Арент, отметив, что тот одет лучше многих генералов. – Смазливый, как пасторша. Что такой делает на галеоне? Он мог бы продать свой наряд и спокойно отойти от дел.
– У тебя всегда столько вопросов? – покосился на него Дрехт.
Арент крякнул, досадуя, что так явно себя выдал. Непреходящая любознательность была следствием работы с Сэмми. Она появлялась у всех, кто провел с ним какое-то время. Они становились другими.
Менялся их образ мыслей.
До того как стать телохранителем, Арент восемнадцать лет прослужил наемным солдатом. Тогда его врагами были
Кроэулс обвел взглядом подчиненных, ни одна деталь не ускользнула от его внимания.
По палубе забарабанил дождь.
Разговоры постепенно стихли, слышался только плеск волн и крики птиц, кружащих в небе.
Кроуэлс дождался, когда тишина сгустится:
– Каждый на борту этого корабля хочет снова увидеть землю. Кому-то нужно к семье, кому-то в любимый бордель, кому-то наполнить пустой кошелек.
Послышались приглушенные смешки.
– Чтобы увидеть дом родной, наполнить кошельки да просто дышать, мы должны удерживать этот корабль на плаву, – продолжал Кроуэлс, упершись руками в поручень. – А опасностей не счесть. Нас будут преследовать пираты, хлестать огромные волны, и чертово бурливое море попытается швырнуть нас на скалы.
Матросы одобрительно забормотали и распрямили спины.
– Уж в этом-то можете не сомневаться. – Кроуэлс заговорил громче. – Одна паскуда нас не одолеет, так другая попытается. Чтобы добраться до дома и до того, что нас ждет, мы должны перебороть их всех. – Эти пламенные слова вызвали одобрительное улюлюканье. – Если пираты к нам сунутся, так сдохнут, но не раньше, чем мы перережем глотки их товарищам и поднимем на их корабле свой флаг. Шторм – это лишь ветер в паруса, и на пути в Амстердам мы оседлаем любые волны.
Под радостные возгласы команды перевернули склянки и ударили в колокол. То был сигнал приняться за работу. Четверо здоровяков принялись крутить кабестан, механизм заскрипел, и три якоря «Саардама» поднялись с морского дна. Нужный курс и скорость определили, капитан отдал приказы старшему помощнику и рулевому.
Наконец подняли паруса на грот-мачте, и всеобщее воодушевление сменилось ужасом.
На огромном белом полотнище колыхалось хвостатое око, нарисованное углем.
11
Все взоры обратились к парусу, так что никто не заметил, как Кресси Йенс схватилась за поручни и краска отхлынула от ее лица.
Никто не заметил, как Зандер Керш захлопнул книгу, открытую на изображении ока с хвостом.
Никто не заметил, как боцман, Йоханнес Вик, коснулся повязки на глазу, будто что-то вспомнил.
И что Арент изумленно смотрит на свое запястье, на шрам, в точности повторяющий форму рисунка на парусе.
12
Кроуэлс зычно отдавал приказы рулевому, который поглядывал в маленькое отверстие и перекладывал руль, отлаживая курс. Медленно, словно бык, тянущий плуг, «Саардам» набирал скорость, перекатывался с волны на волну; соленые брызги омывали палубу.
Матросы разошлись по своим делам, а Арент все смотрел на странный символ на парусе, уже почти смытый дождем.
Капитан велел проверить, нет ли на парусе прорех и хорошо ли он прошит. Ничего не обнаружив, парус сочли пригодным. Если кому и стало не по себе, они не подали виду. Большинство решили, что это странная шутка или парус загрязнился, пока лежал свернутый.